Андрей Собакин - В гостях у сказки

Стояла зимняя морозная ночь. Мириады далёких звёзд ровно сияли над безмолвным спокойствием тёмного, засыпанного снегом леса. Величественные ели и огромные сосны покрытые толстым снежным одеялом, казалось, впали в вечный сон, и время остановилось…

*

Под монотонное завывание мотора небольшой грузовик с накрытым брезентом кузовом медленно пробирался по едва различимой в снегу дороге. Фары были потушены, чтобы не привлечь внимания партизан. В тесной кабине, плотно прижавшись друг к другу, сидели трое молодых мужчин, волей судьбы вырванных из разных уголков Германии, одетых в униформы вермахта и заброшенных в бескрайние русские леса завоёвывать жизненное пространство для арийской нации. Они напряжённо вглядывались в темноту через мутное заледеневшее стекло, и за каждым деревом в призрачном лунном свете им мерещилась то фигура притаившегося человека, то какие-то фантастические чудовища…

Курт был достаточно опытным водителем, но и ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удерживать потрёпанный «Опель» посередине этой прорытой в глубоком снегу канавы, которую по какой-то причине на карте обозначили как дорогу. Иногда какое-нибудь колесо всё-таки проваливалось в снег, и грузовик начинало уводить куда-то в сторону. Тогда все трое испуганно замирали и с надеждой ожидали, когда завывая и пробуксовывая машина снова выберется на твердый грунт. Пару раз им уже приходилось выходить и, разрывая снег лопатами, подкладывать под колёса ветки и молодые ёлочки…

– Может всё-таки включить фары? – нерешительно спросил Курт у сидевшего рядом с ним молодого лейтенанта.

– Нет, но можешь ехать ещё медленнее, – ответил лейтенант, – Нам сейчас лучше не рисковать. Мы и так уже инструкцию по всем пунктам нарушили: едем ночью и на одной машине…

– Есть не рисковать, – вяло отозвался Курт.

– Ничего, скоро приедем, – сказал лейтенант, – до деревни не больше трёх километров осталось…

Курт и другой солдат, Вернер, который сидел справа от лейтенанта, только промолчали в ответ. Впрочем, каждый из них про себя отметил, что эту фразу лейтенант уже произносил где-то полчаса назад. Ещё Курта несколько беспокоило, что машина зарывалась в снег гораздо больше, чем утром, когда они ехали на станцию. Но это, видимо, из-за того, что сейчас машина была загружена…

Лейтенант казался внешне невозмутимым – он уже давно научился не показывать своего страха или волнения перед подчинёнными. Звали его Максимилиан Кох. Он был молод и честолюбив, он рвался на фронт, туда, где решалась судьба этой великой войны. Но всё получилось совсем не так, как он рассчитывал…

*

Отец Коха был кадровым офицером кайзеровской армии и добросовестно провёл два тяжелейших года в окопах на Западном фронте. Во время очередной неудавшейся попытки прорыва через французские заграждения, Кох-старший подорвался на противопехотной мине – шедший чуть правее солдат, видимо, зацепился ногой за растянутую проволоку, и внезапно взметнувшийся из-под земли смертоносный вихрь осколков отбросил офицера в сторону, каким-то чудом не задев никаких жизненно важных органов; однако левая нога обездвижилась на всю оставшуюся жизнь. Так закончилась его военная карьера. Солдату тогда повезло гораздо меньше – его тело разорвало на куски, а голова в шлеме отлетела на пару десятков метров…

Гитлера Кох-старший поначалу недолюбливал за австрийское происхождение и за пристрастие к болтовне. Однако когда в 1933 году нацисты всё-таки пришли к власти, и Германия резко повернула в сторону милитаризации, ветеран Мировой войны Кох был доволен. Он свято верил, что только сильная армия сможет дать Германии то влияние и могущество, которые позволили бы ей занять достойное место среди великих держав мира, и его радовало, что Гитлер тоже понимал это. «Поверь мне, Макс», – говорил Кох-старший сыну, – «Англия и Франция очень заблуждаются, думая, что война выиграна, и что Европа принадлежит им. Война ещё не закончена, и Германия ещё не сказала своего решающего слова…»

В артилерийском училище Макс Кох был прилежным и дисциплинированным курсантом, впрочем, как и большинство его товарищей. Несколько неожиданным оказалось его увлечение русским языком – хотя, конечно, об основной причине Макс никогда никому не рассказывал… А причина была очень и очень примечательная и симпатичная. Впервые Макс увидел её на новогоднем вечере среди преподавателей училища – стройная светловолосая девушка в белом платье заметно выделялась на фоне затянутых в парадные мундиры офицеров. Приятель и однокурсник Макса, Дитмар, тут же ввёл его в курс дела: её звали Анна, и она будет вести курсы русского языка для курсантов и офицеров. Дитмар также добавил, что Анна – дочь русских эмигрантов, бежавших из России после революции. «Её папаша был офицером царской армии» – добавил Дитмар. Откуда ему были известны такие подробности, и зачем офицерам вермахта знать русский язык – об этом Макс тогда даже и не задумывался. Он не сводил глаз с Анны, и ему всё в ней сразу понравилось: понравилось, как она смеялась какой-то шутке старенького генерала, понравилось, как она изящно поправляла рукой волосы, и как она, слегка повернув голову, посмотрела прямо на Макса и приветливо кивнула ему, словно старому знакомому… Макс был окончательно покорён. Однако будучи по натуре юношей скромным и застенчивым, он не решился сразу подойти к ней и заговорить. Вместо этого он узнал у Дитмара, где и как можно записаться на курсы, а потом, заручившись одобрением начальства, купил толстую тетрадку и морозным январским вечером отправился на первое занятие. Так в жизни Макса начался непродолжительный романтический период. Образ обворожительной красавицы Анны постоянно стоял перед его мысленным взглядом – на занятиях, на стрельбах, во время изнурительных физических тренировок… А потом, сидя на курсах русского языка и находясь в приятной полудрёме от усталости, Макс наслаждался чертами Анны уже наяву, как художник, присевший на скамеечку в галерее перед полотном какого-нибудь старого голландского мастера. Её овал лица, линия носа, большие голубые глаза с длинными ресницами, звонкий голос – то с необычайно отчётливым, то с почти неуловимым акцентом – всё это наполняло душу Макса радостью и блаженством, и ему искренне хотелось, чтобы урок никогда не кончался… Он прилежно делал все домашние задания, заучивал слова, аккуратно занося их в тетрадку и повторяя при каждом удобном случае. Пару раз Макс оказывался с Анной один на один в комнате. Анна хвалила его за усердие и участливо интересовалась, не трудно ли ему совмещать занятия языком с основной учёбой, и тогда Макс вдруг смущался, словно школьник, и все его давно запланированные фразы более частного характера внезапно куда-то улетучивались, и в ответ он бормотал что-то уж совсем маловразумительное… А потом Макс с нетерпением ждал следующего урока, чтобы уже не растеряться и проводить Анну после занятий, или пригласить её куда-нибудь, или просто показать, что она ему далеко не безразлична.