Роман Арефкин - Зеркала и лабиринты

Здесь Себастьян сделал паузу, старик смотрел на меня, улыбаясь, однако теперь выражение его лица не носило характер столь яркой эмоции, отчего становилось ясно – мой рассказчик испытывал восхищение тем, что извлекал из своей памяти, как если бы то были сокровенные «дары волхвоцарей», хранящиеся в самом дальнем уголке едва ли не бездонного «ларца» его памяти.

– Вы, господин Себастьян, – я откашлялся, бросая взгляд на дверной глазок, – видели всё это через ваш дверной глазок?

Старик, продолжая лыбиться, кивнул головой.

– А как же господин Фэйд? – я нашёл в себе силы изобразить улыбку. – Вы намеривались поведать мне именно о нём!

– Ах да! Да! Точно! – старик сложил тонкие ладони перед собой. – Верно ведь, господин Фэйд… Сперва я подумал, что мне то почудилось, так много людей было там, у помоста. Они все толпились, толкались, в первых рядах особливо! Когда я увидел Фэйда там, среди самых проворных зевак, я не сразу поверил своим глазам.

– Вы хотите мне сказать, – изумился я, – что господин Фэйд был там, среди людей, пришедших на казнь?

Себастьян закивал.

– Именно так, господин детектив! Всё так.

Я выдохнул, мне почудилось, что Сапфир, в этот самый момент, смотрел на меня из тени, собравшейся позади нас, и, несомненно, давился смехом.

Успокоившись, досчитав про себя до десяти, я вынул записную книжку из кармана и не торопясь, сделал запись. Всё это время Себастьян смотрел на меня.

– Так, понятно, большое спасибо за информацию… – проговорил я, всем телом давая понять, что намереваюсь вернуться обратно в коридор, но старик изменился в лице и эта перемена заставила меня остановиться.

– Но постойте же, господин детектив, постойте! Это же не всё!

– Не всё? – переспросил я.

Себастьян замотал головой,

– После того как дым от костра рассеялся, я еще видел многие вещи, очень много всего видел, господин детектив. Но вам, наверно, всё это не интересно…

Старик потупил взор, но лишь на мгновение, после чего на меня вновь была обращена пара обрамлённых морщинистой кожей глаз.

– Спустя какое-то время, когда я вновь увидел эшафот, Париж был уже совсем другим. – протянул Себастьян, а его взгляд устремился куда-то вдаль, явно он видел шпили Нотр-Дам де Пари, так, что я тоже повернулся и проследил за его взглядом. Мне же была видна лишь темнота, безмерно расстилавшаяся повсюду, поглотив как всякое пространство, так и понимание об оном.

– В то январское утро небо над городом затянули столь плотные тучи, что о расположении солнца можно было только гадать, – продолжал Себастьян. – Народу было тьма, все возбуждены, кричат на свой лад. На помост ввели Людовика XVI 12 12 38-летний, последний монарх Франции из династии Бурбонов, на период правления которого пришёл пик обострения социального напряжения в стране, вылившийся в Великую Буржуазную Революцию 1789 года, в ходе которой, 21 января 1793 года, был казнён методом гильотинизации, приняв смерть уже в новой стране – первой Французской республике (примечание автора); . Он был растерян, лицо выдавало всё, особенно глаза…

– Вы и такие детали можете видеть через этот ваш дверной глазок? – изумился я, стараясь не выдавать в своём голосе очевидной иронии. Однако Себастьян не придал моим словам значения.

– Он испугался… Завидев раму аппарата, что отсекал головы в мгновение ока. Ноги у него подкосились так, что он бы рухнул на насквозь пропитанные кровью доски помоста, если бы ни два молодых якобинца, удерживающие его за плечи….

Себастьян вновь растворился в собственном рассказе, его слова, слетая с губ словно ястребы устремлялись на то тонкое полотно реальности, что должно было разделять мир реальный и плод стариковского воображения. Этакая перепонка, призванная чутко реагировать на колебания мысли, она, разумеется, не могла выдерживать натиска слов старика, обрываясь и исчезая, материя миров сливалась, я же следовал за голосом, Себастьян продолжал рассказывать:

– Король, если и сопротивлялся, так только для виду, сил у него не было, как и надежд на избежание уготованной участи. Когда Людовика приложили к гильотине, его глаза расширились от ужаса, усиленного видом толпы, собравшейся вокруг эшафота. Все эти люди, простой народ, в одеяниях столь же скромных, что и всегда, теперь растеряли человеческий облик. Их тряпьё, камзолы, трико, брюки, головные уборы были заляпаны кровью. Кровь оставалась и на их коже, лицах и руках. Свернувшись, кровь засохла на лицах тех революционеров, чья жажда мести никак не могла утолиться. По глазам многих становилось ясно, что жажда расправы над теми, кого они обозначили своими врагами, отпечаталась на их душах. Толпа кричала, неистовствовала при виде короля, который проживал последние минуты своего существования, но сам Людовик вперился взглядом в одного единственного человека, выходца из толпы, неприметного, но выделявшегося из многих как бельмо на глазу.

Себастьян сделал паузу, я же не нуждался в пояснениях, покуда теперь сам видел описываемые события. Самом первом ряду тех, кто подобрался вплотную к помосту, стоял невысокий, полноватый мужчина, одетый в наряд, соответствующий ситуации и времени. Его одежда, столь же замарана кровью и прочими нечистотами, как и у остальных собравшихся, не могла скрыть в нём личность искомого мною Фэйда, особенно теперь, когда я воочию видел его и не в первый раз.

Мужчина стоял на своём месте, пока вокруг него бушевала толпа, он же был спокоен, совершенно неподвижен, он стоял и смотрел, глядел прямо на короля, и именно он, пропавший без вести господин Фэйд, очутившийся в этом времени и месте, стал причиной подлинного ужаса Людовика.

Когда лезвие гильотины со свистом прорезало воздух, преодолев отмеренный инженером путь, и остановилось в своей конечной точке, отделив голову короля от его плеч, толпа на миг стихла. В воцарившемся молчании, когда все разом замерли и затаив дыхание наблюдали за происходящим, Фэйд внезапно пришёл в движение. Несмотря на свою комплекцию, мужчина ловко запрыгнул на помост, помогая себе руками. Едва встав на ноги, Фэйд в два прыжка сократил дистанцию, оказавшись у гильотины. Только теперь я понял, что причиной воцарившейся тишины и безмолвия было вовсе не замешательство и не значимость момента, все собравшиеся вокруг помоста, а также и те, кто были на нём, замерли, аки восковые фигуры. Сам воздух замер, и направив взгляд в небо, я увидел замершую в сером небе стаю птиц.

Я вновь посмотрел на гильотину, а Фэйд, нисколько не смущённый моим присутствием, схватил отсечённую голову короля, схватил за самые уши – так, чтобы ловчее удерживать её перед собой. Кровь не лилась из рассечённых артерий и вен, не била пульсирующая струя и из оставшейся части шеи, что сохранилась на плечах тела.