Тай Мангаров - Первый человек на Земле

И плодородным краем, обжитом людьми, когда после ушедших ледников остались реки, вырастившие могучие леса.

Однако дожди закончились, высохли реки, погибли деревья, ушли люди, а почву унесло ветром. Остался только песок, да коряжистые кустарники. Сейчас эта местность называлась устюртом – и не степь, и не пустыня. Бесплодная. Безводная. Одно слово – устюрт.

И ощутил Коля себя этой степью. Словно он сам разлегся здесь и лежит уже так давно, что и забыл когда лег. И будет лежать здесь… всегда. И ощутил Коля не-течение времени. Будто всё остановилось здесь и просто присутствует. Пребывает. Бытиёт. Не было вчера. Нет сегодня. И не будет завтра. А есть только ВСЕГДА.

Коля остановился, уронив оглобли. Он врос в недвижимое время как муха в янтарь. Он не дышал. Не двигался. Он пребывал.

– Ты оглобли подними, голый человек и вези нас быстро вперед, – вырвал Колю из безвременья раздраженный окрик Толстого.

Коля подхватил оглобли, набрал скорость и путаясь в словах постарался пересказать Толстому, что он только что пережил. И про ледники. И про леса. И про ушедших людей. И про замершее время.

– Ты дебил? – определил Толстый.

– Меня Коля зовут, – представился Коля.

– Никто тебя никуда не зовет, – отмахнулся Толстый. Ты же умер.

– Это правда? – Поразился Коля.

– Может ты дурак? – уточнил Толстый.

– Да нет же! – неуверенно открестился Коля.

Тпрууууу! – скомандовал Толстый.

Коля бросил оглобли и повернулся к нему. В руках у Толстого была приличных размеров дубина. Держал он её уверенно и профессионально.

– Кто ты? – требовательно стукнул по ладони дубиной Толстый.

– Я Коля. Вы меня…

– Не то. – отмахнулся дубиной Толстый. – Кто ты?

– Я…? – Коля оглядел себя, – сисадмин.

– Кто?! – Брезгливо скривился Толстый – Я конкретно тебя спрашиваю, голый ты человек – КТО ТЫ?

– Я… Я… – Коля отчаянно подбирал слова… – Я не знаю….

– Кто ты? – заревел Толстый и вознес дубину.

– Я никто. Никто. Никто я. – Ноги Коли подломились и он упал на колени.

– И водки у тебя нет.

– Нет, – всхлипнул Коля.

– Вот жишь. – плюнул Толстый. Он всмотрелся вдаль. – Мыс! – заорал Толстый как матрос, увидевший землю после годового запоя. – Мыс! Запрягай! Мыс! Давай же, давай! – дрожащим голосом умолял Толстый. Он бросил дубину и в нетерпении подпрыгивал в телеге. Коля поднялся, взялся за оглобли и потянул телегу.

– Но я не могу быть никем. – возразил Коля, скорее самому себе. – Я же вот он!

– Это ничего не значит. – отмахнулся Толстый. – И почему Коля? – брезгливо спросил он. – Гадливое имя. Какое-то… будто сидел, сидел в кустах, да так и ушел ни с чем, забыв чего и сидел-то.

– Да… – протянул Коля. – Меня в детстве мама потеряла в цирке. Так я бегал, всех спрашивал, а меня никто не замечал, как будто нет меня.

– Не звизди, – пригвоздил его Толстый. – Это тебе приснилось. Ты ногами перебирай скорее. – Он трепещущими ноздрями втянул воздух: – Здесь она!

– Да ничего мне не приснилось! – возмутился Коля. – Я еще залез в клетку к слону, а он на меня насрал…

Но Толстый его не слушал. «К бою», скомандовал он, ловко сиганул с телеги и, петляя зигзагами, побежал к стоящим у костра темным фигурам. Затем он упал на землю, вжался в неё и быстро пополз. Вскочил с грозным рёвом: «Руки вверх! Работает ОМОН!». Тени замерли. Толстый захохотал: «Вольно! ОМОН вышел вон!». Тени расслабились, загомонили.

Толстого втянули в круг, звякнула бутылка о стакан. Толстый махом влил в себя его содержимое, довольно крякнул и, сам став такой же тенью, заухал, захлопал по плечам и спинам и стал неотличим от гогочущих, двигающихся на фоне костра ног, рук, тел.

Коля некоторое время подождал, а затем не выдержал и горячо дорассказал в пустоту: – Да мне лет семь было. Я еще вышел потом весь в этом говне. Стою около шариков и тут мама такая. Обрадовалась сначала, а потом даже обнимать не захотела.

Так домой и шли – она впереди, а я сзади. В трамвай-то нас не пустили. А потом нам колонка встретилась, и она меня водой брызгала, а я какахи отряхивал. А она расплакалась и так мы домой и пришли. Одежда вообще потом долго воняла. И меня говном дразнили… До конца школы… – Коля вздохнул. – А слон умный был. – и огляделся.

Мыс вдавался в море, слегка возвышаясь над ним. Утоптанную до состояния камня землю, скрывали целлофановые пакеты, белая пластмасса раздавленных тарелок и стаканов, стекло разбитых бутылок, остатки сгоревших костров, порванные мешки, высыпающиеся чем-то склизким и вонючим.

Мыс и выглядел и был помойкой, про которую вспоминали время от времени и, чтобы она не погибла, подбрасывали ей на прокорм очередную гадость.

Близко к воде стояла пара небольших китайских грузовиков, уже очень сильно уставших от жизни, но всё ещё не разваливающихся окончательно. Коля загнал телегу в общий ряд, ногой раздвинул мусор, аккуратно опустил оглобли и пошёл к морю.

Приплюснутый оранжевый шар уже добрался до горизонта и слегка тронул его. Это касание произвело множество небольших волн. Они мерно катились к берегу, выплескивали себя на песок и, шурша, сползали обратно. Погружающийся шар разливался по волнам переливающейся рыжими бликами пленкой. Коля присел на корточки и, помедлив, коснулся пленки пальцем. Раздался звук фортепиано. Пальцами правой руки Коля взял пару аккордов и полилась мелодия регги.. Левая рука добавила басовую партию и мягкое, плавное звучание налилось сочным битом.

Коля встал на волны и ступнями выстучал четкий ритм – подключилась ударная секция, но звучания пока не хватало. Тогда Коля взмахнул руками и воздух завибрировал звуками труб самых разных размеров и регистров.

Сан шайн, сан шайн регги!

Леди гудбай, там та ра рам…

Сан шайн, сан шайн регги!

Пам парам пам пам пара пам…

Коля танцевал прямо на рыжей пленке и каждый его шаг рождал новые волны музыкальных вариаций. Они вплетались в основной ритм и обогащали его дополнительными вкусами.

Поверхность моря вибрировала как огромный динамик. Волны регги разлетались по воздуху и эхом рекошетили от Монолита. Всем своим огромным телом он задрожал в ответ и музыкальные вибрации понеслись в тонкие и сложные миры. Там они породили неожиданные реакции и такой же нежданный ответ.

Реакция последовала незамедлительно, однако, на верхах не учли еще одно измерение – время, поэтому «незамедлительно» превратилось в «Щас сделаю». Так Земля получила еще несколько часов на привычную жизнь, а Монолит возможность подрожать с возбуждающей частотой. С него сорвалась скала и рухнула вниз. Глухой удар растворился в степи и только земля еще некоторое время гудела встревожено. Затем успокоилась и она. Только регги продолжало качать.