Надежда Ясинская - ПоЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя

Ушел потому, что эту самую историю любил беззаветной любовью, и не мог вынести пренебрежения, с которым относилось к ней молодое поколение.

Поначалу, первые десять учительских лет, я пробовал увлечь ребят магией Древности. Однако в мире нарождавшихся капиталистических отношений, где мерилом всего есть количество денег, замшелое прошлое никого не интересовало. В лучшем случае, оно вызывало плохо скрываемое молчаливое раздражение.

Помыкался я и махнул рукой.

Впрочем, нелюбовь к Прошлому нашего «бестолкового будущего» не было главной причиной перемены работы.

Главнее была моя неудачная любовная интрижка с замужней учительницей, которую, будучи влюбчивым романтиком, сам же в эту школу и привел.

Но еще более главной причиной стало то, что после ухода от второй жены, пришлось перебраться в малоразмерную хрущевку на окраине столицы, которая досталась по наследству от мамы.

Кроме долгожданного покоя, на плечи свалился ворох житейских проблем, сводившихся к банальной нехватке денег.

Поскольку родителей у меня, на то время, уже не было, а родственники, кто побогаче, демонстративно отвернулись от нищенствующего учителя, я принялся искать более прибыльную работу.

***

Помыкавшись пару недель, случайно нашел должность копирайтера в рекламном отделе небольшой компании, занимавшейся всем понемногу, что приносило деньги.

Новая работа оказалась необременительной – периодически компилировать занимательные статьи для фирменного сайта да подсказать пару слоганов нашим рекламщикам.

Платили соответственно, но больше, чем в школе. Зато я экономил душу и нервы для вечерних уединенных медитаций над книгами, которые переносили в иную реальность и давали силу жить.

***

А этой силы становилось все меньше.

Подбираясь к сорока пяти, я понимал, что ЛУЧШЕЕ мое – в прошлом, и я НИКОГДА НИЧЕГО не создам и не спасу Мир, о чем мечтал в юности.

Спасали его, как и губили – другие. А я будто ни при чем.

Я «офисный планктон», соринка, которую волею случая вынесло на поверхность, и которую через некоторое время затянет в серую пучину. Без следа. Как миллионы таких же, ничего не значащих, соринок.

***

– Хочешь Настеньку? – допытывалась Ирка, хитро щурясь в клубах сизого дыма.

Я обескуражено снизал плечами.

– Вижу, что хочешь, – серьезно сказала Ирка. – Но она не твоего поля ягода. Настена – девушка-пиявка. Я таких «клавами» зову. Пока молодая, ей нужно насосать на безбедную жизнь. Даже если бы ты был фактурным мачо, с рельефным хером, но без денег – она бы на тебя не клюнула. Ей нужен папик, вроде нашего генерального – желательно импотент, чтобы меньше донимал и деньги отстегивал. А тебе нужна устроенная женщина.

« Не женить ли меня надумала? ».

– Ты бы к нашей бухгалтерше Антонине Ивановне присмотрелся, – не унималась Ирка. – Два года, как вдова, дочка взрослая, дом в пригороде – чем не пара. И на тебя она с интересом поглядывает – я замечала.

– А тебе какое дело?

– Жалко дурака. Хороший ты, непьющий. Правда, убогий и затрепанный…

Я молча расплющил окурок в пепельнице.

« Мне порой самого себя жалко. Тем более – убогого и затрепанного. Но Антонину Ивановну, пожалуй, оставим в покое, хоть женщина хорошая ».

***

– Сам живешь?

– Угу.

– Вижу, что неухоженный. Бутербродами обедаешь и «Мивиной». А как без ЭТОГО обходишься?

– Обхожусь, как-нибудь.

– Дрочишь?

Я обескуражено опустил глаза.

– А что тут такого! – выпалила Ирка, заметив мое смущение. – Я, например, дрочу. И ничего плохого в этом не вижу. Все дрочат. А тот, кто убеждает, что не дрочит – дрочит в два раза больше. Еще Фрейд писал.

– Прямо так писал?

– Типа того.

Ирка посмотрела на часы, прикурила следующую сигарету.

– А мне вообще тяжело с ЭТИМ. Была у меня подружка – три года с нею встречались, а потом бросила меня. Годы, говорит, тридцатник на носу, хочется бабского счастья, деток. Ушла к разлучнику, свадьбу сыграли. Представляешь!

– И ты сыграй.

– Не могу. Пыталась себя заставить, даже вроде роман у меня нарисовался. Но когда дошло… Вот ты, натурал, смог бы мужика трахнуть?

– Ну, теоретически.

– А практически?

– Противно.

– Вот и мне! Девчата они мягкие, податливые, всю тебя чувствуют. Мужики и близко не стоят. Им бы всунуть – а мне любви хочется и ласки. Но такого никогда в ЭТОЙ стране со мною не случиться.

Ирка горестно вздохнула, превращаясь из разбитной лесбиянки в обычную несчастную бабу.

– У тебя есть заветное желание? – спросил я, вспомнив ночного гостя.

« Если бы приснившееся было правдой, то первое, чтобы сделал – помог Ирке. К сожалению, сны не сбываются ».

– У всех есть. А у меня желание – заработать сто тысяч. Твердых. Или выиграть в лотерею. И уехать в Голландию. Я тоже хочу белую фату, хочу семью. С любимой. И чтобы меня за это не чмырили!

Ирка отбросила сигарету, отвернулась к запыленному окну.

Я чувствовал, как болят ей эти слова.

– А если бы предложили тебе исполнить заветное желание. Согласилась бы?

– Ты – идиот? – хмыкнула Ирка, повернулась ко мне. – Кто бы отказался?

– А если б дали миллион. Но ты бы знала, что за каждую сотню из этого миллиона умер незнакомый тебе человек?

– Запросто. Хоть и знакомый. Особенно те бритые уроды. Блюстители половой чистоты, мать их! Они меня не жалеют. Почему я их должна жалеть?

Ирка сощурилась, глумливо уставилась на меня:

– А ты можешь дать сто тысяч? Евро, разумеется.

– Я просто сказал.

– Просто он сказал, – передразнила Ирка. – Не трави душу. И так тошно.

Глава седьмая

12-13 октября 2013 года, суббота-воскресенье

***

За выходные перечитал «Фауста». Затем, выборочно, «Мастера и Маргариту». Не мог избавиться от наваждения: липучие мысли цеплялись за ночного гостя.

Неверующий в чертовщину, боялся в нее поверить.

Я отмахивался, смеялся над собой, корчил в зеркало глупые рожи, но колючее семечко заронилось в сердце, тревожило, лишало покоя.

« Если бы, ТО предложение было правдой (глупой, невозможной!), – подленько думал я, отложив книгу. Тут же ловил себя на ереси, одергивал, пробовал читать, но все равно думал. – Если бы, правда. Чисто теоретически. Что бы загадал?

Видимо ничего. Если за каждое желание, даже самое безобидное, кто-то умрет… ».

Снова раскрыл книгу. Отравленные мысли не отпускали:

« Из-за денег убивать пошло.

А из-за любви?

Благородно.

Из ревности?..

В любом случае, лишить жизни – поступок страшный и мерзкий.

Даже животное убить… ».

Прикрыл свинцовые веки. На экране сознания – словно в недавнем сне – проявились картинки моих грехов. И среди них тот, который до сих пор считаю самым мерзким. Даже паскуднее, чем искушение замужней женщины, чем растление школьницы.