Виктор Емский - Паштет из соловьиных язычков

Марк проклинал все на свете, но в глубине души понимал, что скорость медленно ползущего каре является сейчас самым главным фактором времени, отведенного богами для жизни его любимого сына. И время это уходит вместе с кровью того, ради которого он готов был положить свою, проклятую многими людьми жизнь.

Когда каре доползло к холму, все было кончено. Передовой отряд оказался уничтоженным полностью. Солдаты и центурионы усыпали своими мертвыми телами холм, и лишь у одного трупа не было головы. Ее отрезали парфяне. Им достался знатный трофей. Голова сына самого богатого человека в мире.

Марк вспомнил, что тогда счет дней потерял для него смысл, что войско стало ему ненужным. Он не знал, где находится и что делает, и как теперь дальше жить, а главное – зачем? Он даже не смотрел на парфянского всадника, носившегося перед римским строем. На острие копья, зажатого в руке конника, торчала голова Публия, и рот врага извергал колкие и обидные непристойности.

В этой завесе ему помнились лишь последующие атаки катафрактариев на само каре. И здесь он видел все четко. Его ярость не знала границ. Он пробуждался, включался в жизнь и командовал, с удовольствием глядя на то, как мощные клинья катафрактариев, рассыпаясь, ломаются о строй римских легионеров; как гибнут ненавистные, закованные в латы конники, а дисциплинированное каре ползет дальше, топча ногами тела тех, кто совсем недавно наслаждался гибелью его сына; как катафрактарии отъезжают от каре в сторону, осознав, что с римской пехотой им не совладать; и как лучники легкой парфянской кавалерии снова начинают посылать тысячи стрел в сторону несломленного, но обезвоженного и усталого римского войска…

Марк встряхнул головой.

– Прямо рок какой-то! – продолжал говорить Публий. – Сколько себя помню, всегда заканчивал очередную жизнь потерей башки. То ядром в бою оторвет, то отрубят в плену!

– Действительно, наследственность, – утверждающе сказал Марк.

– Конечно! – поддержал Публий с горячностью. – Хотя, если разобраться, что тебе, что мне – головы отре́зали уже у трупов. Тогда, при Каррах, я был убит мечом. Впрочем, как и ты.

– Говорят, что мне залили в глотку расплавленное золото, – сказал, усмехаясь, Красс. – Об этом рассказал твой старший брат Марк.

– Понятное дело! – кивнул головой Публий. – Ты же мастерски обчистил иудейский Храм. Вот евреи и придумали эту сказку. А что с них возьмешь? Вся древняя история мира – еврейские сказки, украденные или подобранные у других народов. А вот постоянные потери головы сильно меня беспокоят. Ты периодически рубишь нам головы. Но это наказание, утвержденное богами за твою алчность. А там, внизу? Хоть бы раз меня застрелили, зарезали, утопили, да пусть бы взорвали, наконец! Нет. Голову вжик, и амбец военной карьере! Не понимаю!

Марк вдруг опять оказался в плену своей памяти. Это происходило всегда спонтанно и никак не зависело от его желания. В глазах его снова потемнело, а в небе возникли огненные титры:

БОГОВУ – БОГОВО,

КРАССУ – ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ

Трагедия

Вот и сейчас он, поддавшись воспоминаниям, мысленно возник вдруг в приделе Иерусалимского Храма. За спиной у него слышалось хоровое дыхание квестора Гая Кассия Лонгина, трибуна Петрония и четырех легионеров, а прямо перед ним стоял и блестел поросячьими глазками махрово-бородатый хранитель храмовой сокровищницы Элеазар.

Последний был иудейским священником, исполнявшим далеко не малую роль в иерусалимском Храме, и потому, понимая всю опасность своего нынешнего положения, он лучился приветственной энергией не хуже сальной ночной лампы. Первосвященник находился в отъезде, и теперь сохранность казны Храма зависела только от толстяка Элеазара, что доставляло последнему массу хлопот, но никак не интересовало прибывших.

Красс знал, что за его спиной кроме Кассия и Петрония с четырьмя легионерами имеется еще целая когорта пехоты у стен Храма, и потому чувствовал себя более чем уверенно.

– Мне лестно видеть тебя, – лебезящим голосом сказал священник. – С чем пришел ты к нам, наместник Сирии?

– Я прибыл с важной новостью, – произнес Марк, внимательно разглядывая голые стены залы. – Грядет война с парфянами. Рим хорошо подготовился к ней, и парфянам придется несладко.

– О, ты хочешь благословения? – услужливым голосом воскликнул Элеазар – Ты его получишь! Мы будем молиться в Храме за успех римского войска. И не один день!

– Спасибо за это, – улыбнулся Красс. – Я верю, что молитвы вашему богу принесут моей армии победу. Но этого мало, ибо легионеры питаются молитвами только тогда, когда нечем закусить вино. А для поддержания мышц в силе необходима еда. Вот за этим я и пришел. Ваш бог должен пожертвовать моему войску некоторую толику денег для покупки продовольствия.

– Но бог ничего и никому не жертвует! – вскричал Элеазар. – Жертвуют ему!

– Не кричи так, – сказал Красс, демонстративно прочищая пальцем правое ухо. – Если сюда придут парфяне, твой бог лишится всего, так как эти варвары моментально разорят ваш хваленый Храм. Для того чтобы они не пришли, надо отдать мне часть серебра и золота, хранящегося в Храме. Твоему богу выходит прямая выгода. Он жертвует некоторую толику своего богатства римскому войску, и не остается внакладе, потому что паства уцелеет (ее не перережут и не продадут в рабство). Эта самая паства быстро восполнит потраченные на войну средства.

– Но ты же наместник всей Сирии! – возопил Элеазар. – Неужели налоги, собранные с такой громадной территории, не накормят римское войско?!

– Почтенный, ты не понимаешь, насколько дорого стало воевать, – ответил Марк, картинно прочищая пальцем теперь уже левое ухо. – Во что только овес для конницы обходится!

– У тебя же нет конницы! – священник явно разбирался в военном деле. – Легионной кавалерии всего две-три тысячи. Какой овес? Травы хватит!

– Еще тысячу под командой моего сына Публия прислал Юлий Цезарь. Плюс эдесский царь Абгар обещал пригнать пять тысяч. Это уже много. Как без помощи твоего бога прокормить такую прорву людей и лошадей?

– Но ты же далеко не бедный человек!

– Не путай альтруизм с богатством. С какой стати мне тратить свои деньги для защиты вашего народа? Твой бог тоже не беден. Вот пусть и раскошеливается. Выходит, деньги получать ему нравится, а спасать свой народ – нет? Такого не бывает. Если тебе за что-то платят, будь добр исполнить положенную работу. А бог или человек – разницы никакой. Всякая работа должна оплачиваться. Вот пусть твой бог и оплачивает труды римского войска!

Элеазар, собираясь с мыслями, несколько раз открыл и закрыл рот.

– Не верь этому эдесскому проходимцу Абгару! – наконец сказал священник, уводя разговор немного в сторону. – Он наверняка уже предал тебя и отправил гонцов к сурене Михрану. Кавалерии ты от него не дождешься. Поэтому и денег на ее содержание не понадобится!