Александр Завьялов - Лесные суровежники

Наказали Малешоту, чтобы дом на самой топи поставил, куда человечья нога сроду не ступала и зверь не хаживал. Для тайности так-то рассудили. Хотя от человека таиться – забота лишняя. Так бы домишко и посреди деревни поставил, на самом видном месте возвёл, и даже дворец в несколько этажей, – а человеку поглянулось бы, будто ровное место и трава не умятая. Люди, вишь, по природе своей жмуркие – многого видеть не дано, а вот среди зверей и птиц есть глазастые. Натопчут ещё возле жилища лесовина, и никакой тайности не станет. Через это и людей на раздумье наведут, невесть про какую аномалию думать будут.

То-то и оно, на болоте верней всего. Тем более для лесовина никакая трясина не помеха. Суть их, знаешь же, неплотная, невесомая вовсе – хоть по воде, хоть по воздуху ступай, и будто земной тяги нисколь нет.

А болото на Суленге знатное – чистая чаруса, и на большие версты раскинулось. В долину на двадцать вёрст с гаком и в поперечине почти на девять.

С домом Мираш в один день управился. Так, ничем не примечательный домишко, какой обычно лесовины себе ставят. Гостиная с камином, спаленки три, кабинетная комната да складских и архивных помещений несколько.

Мираш впервые себе дом ставил, ну и залюбовался невольно – ладно и на загляденье среди белых кувшинок домишко красуется.

Так-то загляделся и не заметил, как Супрядиха Уховёртка объявилась.

Ох и развесёлая старушонка! Шибутная да бойкая, как девчонка молоденькая. А уж возьмётся истории складывать, так и не переслушаешь её. На язык остра – кого хошь высмеет. Уховёрткой её не зря прозвали, очень уж у неё потребность жгучая всё про всех знать. А по назначению – надключница она. В горах сидит, за ключами и родниками смотрит. Следит, стало быть, чтобы у Суленги истоки не переводились.

– А я слышу, чай, новый сосед избушку ладит, – ласково подступилась она, как обычно на весёлый лад наструниваясь.

Дрогнул Мираш, сразу серьёзный стал, насупился ещё лише и обернулся, будто нехотя.

– Никак верша? – догадалась Супрядиха и тут же понесла, не давая и слова молвить: – Вот и ладноть, вот и ладноть, а то никакого сладу с человеками не стало. Лес криком кричит. Речки замутовали, вся грязнота в землю уходит. Я ужо умаялась родники огораживать да чистить. Кажный день без продыху… а чего это у тебя крыша красная?

Мираш было рот раскрыл, а Уховёртка вновь припустилась:

– Оно так и весёленько, хорошо… А в селениях у них чего деется!.. Друг дружку поедом едят, всяко изгильничают. Никакого ни мира, ни согласия промеж них нету. Нам-то с имя не совладать, да и не дозволяется… Куды там! Ты ужо разберись да наведи порядку-от. А то глянешь на этот страх, да, слухаючи, чего другие сказывают, – вот и то… слёзы сами собой на глаза наплывают.

Супрядиха и впрямь прослезилась.

– Вы что, бабушка, – гукнул Мираш, – не надо плакать. Я наведу порядок.

– Да уж вижу, вижу… – старушка вытерла лицо краешком платка и виновато скрестила руки на переднике. – Ты уж меня извиняй: падкая я на слезу. А новым соседям завсегда рада… можа, от этого и всплакнулось. Чай, молодой ты, боюсь, не справисся…

Мираш вспыхнул, волосы будто вовсе дыбиться стали. Однако совладал с собой, усталость на себя напустил и отвечает снисходительно:

– Вы, бабушка, не знаете, а говорите. Мне всегда самые сложные задания доверяют.

– Ну да, ну да… – поспешно кивнула головой Супрядиха. – Быват, верша – старожитный, а знаньев – на просяное зёрнышко. – Вздохнула устало и сказала вовсе грустно: – Так я пойду… Мне ишо оббечь всех надоть. Упрежу, чтоб завтрема собирались…

– Куда это? – не понял Мираш.

– Ну, как эта… – Супрядиха покосилась в сторону, пряча шельмешки в глазах. – Новосёла будем привечать, знакомиться…

Сказала так и чезнула, будто и не было её. А Мираш в растерянности остался. То вроде как намечал в деревню сходить и людей смотреть, а тут на самого глядеть заявятся.

Такой уж обычай. Хотя празднества у лесовинов чуть ли не каждый день случаются. И с поводом, и просто так повечерие друг у дружки справляют.

* * *

Столь лесовинов к Мирашу на новоселье пожаловало – про всех и не расскажешь. Со всяких разных краёв и лесов. Даже Северьян Стамушник прилетел, с дальних тундряных мест явился. И старожил Дорофей пришёл. Не часто он, знаешь, пиршества привечает, а тут – чего уж там ему Супрядиха наговорила – решил уважить молодого вершу. На любом застолье самый он уважаемый гость, потому как с антиковых времён лесоводит. С тех пор, когда и человека в помине не было, и кромешников 1 1 Кромешники – нечистая сила. тоже, а только одни лесовины по лесам сидели.

Многие лесовины на своих крыльях прилетели, а кто издалече, те на неболётах и на вильховках прибыли. На птицах тоже – кто на орлах да на соколах, но больше на малых птахах припорхали. И воробьи тут, и синицы, и славки, соловьи даже есть – на что уж не под седло птица… И, конечно, стрижи – самые они любимые у лесовинов, потому как и быстрые, и могут любое расстояние одолеть. Про стрижей все знают: они и в полёте спать привычны, им любые расстояния по силам.

Ермолай Садовник на горихвостке прилетел. Горихвостка – птица нарядная, и голосишко у неё певкий. Сама маленькая совсем, веса в ней и пятнадцати грамм нет, а шустро лесовина носит. Летит она и хвостишкой трепещет, будто лесовина скинуть хочет. А Ермолай сидит на рыженьком охвостии, ноги с перьев свесил и окресы озирает. На птицах лесовины всегда маленькие. Хоть веса в них никакого, а стать свою по седлу мерят. Это когда на землю спрыгивают, враз в полный рост становятся.

Каждый гость с подарками и гостинцем явился. Мираш только и успевает принимать да благодарить.

– Завтрема на первейное дело, – пошутила Супрядиха, – заширь дом пристроями, чтоб все подаренья уместить. Больно тесно у тебя стало…

Пека Жаровец чудо-печь в подарок поднёс. Уж такая стряпучая печка – всегда в ней чугунок с варевом-жаревом да хлеба пышные. Все рецепты, какие по миру ходят, ей известны, да ещё и новые блюда придумать может. Каждое кушанье – объедение, без пригару и перевару-недовару.

Лека Шилка холодильницу дивную подарила. Соленья в ней разные, варенья – банок не счесть! Копчености тут же, колбас – тысячи сортов, все, какие у людей придуманы, рыба – какая хошь, деликатесы… Словом, всего вдоволь, и не перечислишь. Лека «список» приложила, шутейно Мирашу почитать наказала. А там три книги толстущие, каждая на восемьсот страниц, и все меленькими буковками исписаны.

Пека с Лекой поначалу не хотели такие дорогущие подарки нести, да болтливая Супрядиха упредила. Она, вишь, всех оббежала и растрещала сорокой, что лесовина нового насылают. «Непонятно чей ставничий, – испуганно говорила она. – Может, самых высоких властей». И лицо загадочное делала: дескать, я-то знаю, да не велели сказывать. Тут уж хошь не хошь, а чего получше и даровитей пришлось доставать.