Александр Завьялов - Лесные суровежники

– А люди тут причём? – запутался верша.

– Ну-у… – с великого ума потянула Лека, глянула по сторонам с опаской, придвинулась к Мирашу поближе и говорит шёпотом: – Среди них тоже нерозначники бывают. Родные души, влюблённые… Все, вишь, по разукрасу друг дружку находят, а эти по тайне какой-то.

– По какой тайне?

Лека помолчала чуть и говорит:

– Кто ж её знает?! Запечатанная тайна и есть. Непроникаемая такая… Странная у нерозначников судьба…

Мираш хотел ещё что-то спросить, но тут вдруг с другой стороны Маха-росомаха присела. Придвинулась, слышь-ка, и уши потянула. Лукнула на Леку сердитый взгляд и запела заботливо: не скучаете ли, то да сё и теверы-северы.

– Да уж тебя ждем, не дождёмся, – огрызнулась Лека и опять напустила на себя беспечный вид. Вспорхнула легко и кинулась в бурлящую толкотню.

– Ой, девоньки, налейте мне ещё! Нам весной ракушку не клевать!

– Есив чё, я могу помогать, – лилейно замурлыкала Маха. – Не сразу, наверно, помощницу найдёшь.

Глянул на неё Мираш – чем не помощница?

Все знают, какие они, росомахи. Тело бочоночное и несуразное будто. Лапы широкие и мощные, по телу вовсе короткие. Иной раз, если со стороны смотреть, кажется, что росомаха брюхо по земле волохает. И походка у неё неуклюжая, криволапит всё одно, косолапит.

Теперь-то Маха совсем другая. Тело у неё человеческого и женского сложения, само собой. Сама высоконькая и тончавая. Ноги, как у цапли, а в талии – оса.

Посмотрел Мираш на неё раздумчиво и отказался вежливо.

– Мне, – говорит, – не к спеху. У тебя самой, наверно, забот невпроворот…

Тут у Антипа с Анохой рассорка серьёзная случилась. Не сдержался старый лесовин, на волчатника с кулаками полез.

– Да ты ишо хуже человеков! – кричит. – Да я тебя!..

Мираш сейчас же разнимать кинулся. Встал промеж супротивников, глядит, а никто кроме него и не шеметнулся, точно обычное это дело – драчишка между лесовинами. Растерялся Мираш, а тут ещё лише диковинку увидел: Кош Тухтырь кулаками своими огромными Супрядиху охаживает, а та словно и не чует, насмехается только. Потом изловчилась и сама своим невеликим кулачишкой приложилась, прямёхонько по переносью Тухтырю угодила. Сдаля удар, может, и не сильный показался, а полетел лесовин через всю залу и стол пополам переломил.

И пошла потеха! Лесовины друг на друга кинулись. Кто стулки похватал… всякая мебелишка в ход пошла – щепки в разные стороны полетели. Кит с волчицей Лемой к дверям кинулись – только их и видели. Мираш оцепенел поначалу и тоже к выходу попятился.

Решил, знаешь, воздуху лесного глотнуть да и обдумать, что далее делать… Сколько-то по лесу ходил, а ничего путного на ум не прилучилось. А вернулся – все лесовины уже вповалку лежат и не дрыгнутся.

А утром – снова долотом. Вдовесок ещё новые лесовины подошли… и из города верши прибыли…

Пятидневку, слышь-ка, гуляли…

На шестой день Мираш обессилил вовсе, с лица спал. Что и говорить, каждый лесовин за долг и обязанность считает молодого вершу поучить. Одно и то же в несколько кругов наслушался. Упятился он за дверь тихохонько, сел понурый на крыльцо… и с великой грусти на него шаль нашла. Дай, думает, тоже потешусь. И что ему такая наумка в голову явилась, сам потом растолковать не сумел. Вот так сделает что-нито, а потом – пойди разберись! Словом, надумал сжечь свой новый домишко. Вместе с лесовинами.

Зла-то тут, конечно, никакого нет, потому как лесовины в огне не горят и порону им от этого никакого. А дом и наново отстроить можно. Не забота.

Запалил Мираш факел смоляной… и вдруг факел этот в лису-огнёвку оборотился. Вырвалась лиса из рук верши и вокруг дома побежала. Где пройдёт и хвостом пушным помашет, там и пламя подымается. Мираш и глазом моргнуть не успел, а огонь уже всю избу объял, и по крыше пополз, щёлкая черепицей, как орехами.

Так дотла домишко и сгорел. Прошёлся Мираш вокруг пепелища – ладно всё получилось, на загляденье. Только угольки чёрные в дыму лежат да потрескивают. А от лесовинов ничегошеньки и не осталось… И памяти никакой. Ни косточек, ни вещей каких, негорючих. В небеса лишь чёрная тучка поднялась и зависла над болотом в верхотурине. Аккурат над тем местом, где пожар случился. Другие облака и тучки ветром в сторонку относит, а эта недвижно установилось. Крепко, слышь-ка, держится, точно никаким ураганом её не сшибёшь. Странная вовсе тучка, на других и не похожая. Бурлит, клокочет – и воронки на ней, и лохмотья друг на дружку налезают, и скручиваются они, и сплетаются. С час где-то эта тучка клокотала, а потом успокоилась и в ровнёхонькое пушистое облако переродилась, словно светлую песцовую шубку на себя примерила. Так и засверкал, заискрился мех на солнышке.

Вдруг прямо из облака молонья ударила. Без грома так-то, тихонько возле пепелища стеганула. И на том самом месте, где она в землю ушла… лесовин Дорофей объявился. Оправился с ходу, ощупал себя со всех сторон, бородёжку огладил – и перемены в нём никакой. Может, даже ещё справнее стал. Глянул он на Мираша укорчиво и погрозил кулаком.

– Ишь, шельмец, что удумал! – закричал он. – Так ты гостей привечаешь?! – и вдруг сник и махнул рукой. – Ладноть уж… сам по молодости такой был. Стало быть, загостевались мы…

Из облака одна за другой молнии полетели. И то тут, то там лесовины наявляться стали. Кто смеётся, а кто тоже на Мираша напустился. Без злобы, правда, грозятся, словно потешаются.

Супрядиха подскочила к Мирашу и выпалила восхищённо:

– Говорю же, наший он! Ох и смекалистый! Ох и смекалистый! Настоящий суровежник! Дай я тебя поцелую! – прихватила вершу крепко за плечи и в щёку клюнула.

После того собрались лесовины скоренько и, довольные и весёлые, полетели к Северьяну Стамушнику гостевать. Про ссоры и не вспоминают. Друг у дружки о Мираше справляются. Ну и промеж собой всё-таки оценку такую дали: дескать, не весь верша, не весь, то есть дурачок…

Шальная девка

Ну и зажил Мираш в лесовинах. Сразу же, вопреки советам и наумкам, захотелось ему людей смотреть. Мечта всё-таки… Лес, думает, от меня никуда не уйдёт, а на человеков своими глазами глянуть надо: может, напраслину на людей наводят.

А тут вдруг Супрядиха Уховёртка заявилась.

– Хочу, – говорит, – тебя в деревеньку сводить. Супостатов этих показать. Когда ты ещё сам соберёсся! А я тебе сама укажу, какой худой человешка, а который и ещё хуже. Ясное дело, пока зачнёшь тореть да навыкать, сколь времени утечёт?!.. А я тебе, так уж и быть, весь расклад предоставлю…

Мираш вовсе не обрадовался, сам, вишь, хотел всё узнать, а тут, получается, с чужого языка складывать придётся. Потом поразмыслил да и согласился. Всё равно, думает, меня не обманешь.