Расти Шеклфорд - Улица убитых

Мальчик понимал, что его семья не может позволить себе очень многое. Но только лишь потому, что копит деньги, не подвластную детскому сознанию сумму, которая однажды перевернет все их существование. Поэтому сегодня их дом представлял собой деревянную коробку. Располагалось в ней только самое необходимое: печь, столы со стульями, кровати. Ничего лишнего. В книге с греческими мифами, которую Летуну совсем недавно дали в школе, такую обстановку называли спартанской.

Дом Виктора был совсем иным. Стены покрыты красивыми узорчатыми обоями. Вдоль стен развешаны картины с заманчивыми пейзажами и с десяток фотографий. На всех запечатлена красивая молодая женщина. Лишь на двух из них пару ей составлял субтильный молодой человек с болезненным лицом, отдаленно напоминающий Виктора. Полы украшали ковры с витиеватыми рисунками, как в книгах про Алладина и волшебную лампу. В центре комнаты стоял огромный диван. По крайней мере, для мальчика одиннадцати лет он был таковым. А самое главное, в этом доме не пахло деревом. Если бы не запах еды, то здесь вообще ничем бы не пахло. Он прикоснулся к торшеру. Лампочка, прикрытая куском материи казалась ему верхом роскоши. Летун почувствовал себя неуютно. Виктор будто заметил это, тронул его за плечо и сказал: "Сначала еда, а потом будешь осматривать экспонаты".

Стол стоял поодаль от дивана. На клетчатой скатерти уже расставлены две тарелки. Ножи лежали справа, а вилки слева. Виктор предполагал, что его гость предпочтет обойтись одной вилкой, если вообще не руками, но для порядка разложил столовые приборы по всем правилам. Мальчик уселся на один из четырех стульев и придвинул пустую тарелку. Спустя мгновение Виктор вернулся с остывающей сковородкой и поднял крышку. Из под нее вырвались клубы горячего пара и пьянящие запахи жареного мяса. Желудок мальчика издал отчаянный вой. Несколько изящных движений и вот, на тарелках лежало два сочных стейка. Кусок мяса Летуна был ничуть не меньше, чем кусок старика. А ведь дома, по установленным тысячи лет назад правилам, самый большой кусок доставался отцу.

Виктор разложил по тарелкам отварные овощи, а в качестве напитков налил в стаканы колу. Газировка с громким шипением сползала по стенкам и пенилась. Старик не мог припомнить, когда в последний раз к нему наведывались гости, когда хоть кто-то разделял с ним трапезу.

Нелюдимым старика назвать было сложно. Он всегда был приветлив с соседями после воскресной службы и никогда не бубнил себе под нос проклятия. Никогда не избегал общения. Наоборот, всячески старался поддержать беседу и продемонстрировать младшему поколению отменные манеры, которым их так и не обучили. Тем не менее, гостей в доме Виктора не бывало. Как, впрочем, и его самого никогда не звали на ужин. Не потому, что на то были какие-то веские причины. Совсем нет. Просто это никому не приходило в голову.

– Ты не против, если мы обойдемся без молитвы? – предложил Виктор. Летун согласился и подумал, что это наказание – лучшее, что случалось с ним за последнее время. Потом они обедали. Обошлись без церемоний. Мальчик набросился на кусок мяса с жадностью. Виктор, сам того не ожидая, сделал то же самое. Когда на тарелках ничего не осталось, он сказал: "Теперь можно и поработать".

Засорившиеся водостоки Летун очистил без всякого труда. Ветви, подгнивающие листья и комья грязи не вызывали у него отвращения. Он хватал их обеими руками и сбрасывал вниз. Старик молча наблюдал за работой снизу. Вид мальчишки, ловко ползающего по краю крыши его дома, зарождал где-то внутри чувство необъяснимой радости. Что-то происходило, а что, он понять не мог. Одно было ясно точно, Виктор хотел, чтобы мальчик вернулся завтра.

Спустя час с четвертью работа была выполнена. Водостоки очищены, грязь собрана граблями и перенесена в кучу компоста на заднем дворе. В качестве благодарности, старик откупорил крышку охлажденной колы и протянул мальчику. Солнце стояло еще высоко. Рубашки прилипали к телу. На ткани проступили темные пятна влаги. Охлажденная газировка была в самый раз.

– Завтра мне прийти в это же время?

– Конечно, если у тебя нет других, более важных дел.

Они коротко попрощались. Летун, как верно заметил Виктор, не любил ходить шагом. Он любил бегать, как большинство мальчишек в его возрасте. И уж наверняка, как все мальчишки, взрослевшие вдали от шума и бесконечной возни крупных городов. Он молниеносно пересек зеленый луг и скрылся за деревьями ровно в том месте, откуда появился. Разыгравшийся ветер словно подыгрывал ему. Выл среди ветвей все громче и громче. И вдруг затих, как только фигура мальчика скрылась из поля зрения. Все затихло.

Виктор вернулся в дом и убрал со стола. Обычно он проводил вечера в тишине, за чтением. Но сегодня оставаться одному не хотелось. Он повернул ручку радиоприемника и подумал о славном мальчугане по имени Летун. Впереди у этого паренька была вся жизнь. Счастливая или полная горя, длинная или короткая. Никогда не знаешь наперед. В возрасте мальчика Виктор и предположить не мог, что проведет две трети жизни один.

К глазам подкатила влага. Несколько секунд она скапливалась у нижних век, пока не перелилась через край. Слезы устремились вниз, грудь с усилием заходила вверх-вниз, как поршень. Старик плакал, но знал, что завтра будет новый день. А значит он снова будет не один. Мальчик вернется снова.

3 глава

Когда-то Улица Убитых действительно была улицей. Это было очень давно. Еще на заре времен, когда сам мир был так юн, что жертвы его несовершенства могли уместиться на небольшой гряде домов. Они расположились вдоль Великой Реки, а населяли их немногочисленные бедолаги, ставшие изгоями по эту сторону бытия. Но со временем Улица стала разрастаться, приобретая черты квартала. Затем города. А спустя несколько тысячелетий стала огромной страной со своими обычаями и укладом.

Жители Улицы Убитых не помнили, кто они и откуда. Все, что их объединяло, – это язык. Язык боли и обиды. На нем они и говорили. О погоде, о сельском хозяйстве и об устройстве их нового мира. Новые жители Улицы – откуда бы они ни пришли, из Норвегии или Чада – без труда понимали тех, кто обитал здесь уже давно. Они выдумывали себе имена – беря их откуда-то из недр прежней памяти, вытаскивая на свет, как новорожденного ребенка. Ментальные муки при этом вполне были сравнимы с родами, хотя и некому было это подтвердить. Считалось, что человек, выбравший себе новое имя, перерождался и окончательно становился частью темного и холодного мира Великой Реки.

Большинство попадало сюда одиночками, прямиком из темного переулка, где блестящие лезвия затачивают прямо о желтый лунный диск. В неблагополучных кварталах или престижных районах он – единственная железяка, ржавления которой не допускает убийца. Ежедневно по этой повестке прибывали тысячи новых жителей. Чуть реже – по приглашению ружья.