Расти Шеклфорд - Улица убитых

Улица Убитых

1 глава

Череп пронзила боль. Она прошла вдоль позвоночного столба, словно молния по громоотводу. Медленно перетекала от позвонка к позвонку, пока не превратилась в тревогу и не свернулась клубком в желудке. Рвотные позывы не заставили себя ждать, но он удержал их. Он умел их сдерживать. Делал это легко и уверенно. Лишь строил недовольную гримасу, как опытный рабочий, согнувший гвоздь неловким ударом молотка. В горле пересохло. Слипшиеся губы и веки покрылись коркой.

Он чувствовал прикосновения. Легкое поглаживание. Волосы приятно взъерошивала женская рука. Мягкая и холодная. Ее прохлада возвращала к жизни. Воскресала из небытия. Он разомкнул веки. Для этого потребовалось приложить усилие. Перед ним было окно, прикрытое жалюзи. В его створках виднелись желтые огни моста и ветвь дерева, листья которого прижались к стеклу, обернувшись мрачными тенями.

– Говорят, когда-то давно на этой улице ярко светило солнце, – сказала она почти шепотом. – Кругом были яркие краски, а люди смеялись и радовались жизни. Можешь в это поверить? По субботам они ходили в парк, катались на каруселях, ели сладкую вату и яблоки в карамели. Ужинали. Занимались любовью. Катались по реке на лодках, украшенных гирляндами.

Колени под его щекой дрожали. От чего? Ей холодно или, может быть, она плачет?

– Я думаю, что это вранье, – она продолжала. – Это место никогда не было счастливым. Здесь никогда не светило солнце и никто никого не любил. Это место, в котором надежда стала наркотиком. Дороже золота. Дороже всего на свете. За надежду здесь могут убить. Это царство боли и страха.

Он уперся рукой в кровать и перевернулся. Он хотел увидеть ее. В голове раздался микро-ядерный взрыв. В глазах потемнело, запрыгали зайчики. Гнездившаяся в желудке тревога метнулась к горлу, но так и не сумела выскользнуть наружу. На ее лице тенью отпечаталась некогда строгая геометрия жалюзи. Теперь тень надломилась и потеряла форму.

– Почему? – голосовые связки звучали как спущенные струны.

– Разве ты не знаешь, милый? – она сместила ладонь с затылка на горящую щеку. Запястье закрыл изящный браслет с камнями. – Ведь мы на Улице Убитых.

– Улице Убитых, – машинально повторил он.

– Да, милый. Так уж нам повезло.

Ее губы скривились в горькой улыбке. Ярко-красная помада блестела, точно масляное пятно нефти в заливе. Фонари отбрасывали на его глади яркую дорожку, вроде лунной. Он не смог вспомнить, прошелся ли по ней этой ночью своими губами; снимал ли это платье; были ли так же собраны ее волосы. Он не смог вспомнить ни где находится, ни как очутился здесь. Даже собственное имя оказалось для него загадкой.

В комнате было темно. На стенах проглядывались несколько картин с общим сюжетом: маленькая улочка в центральной Европе, уличное кафе или парк со случайными посетителями. Кое-где расставлены горшки с китайской розой и папоротником. Шелковое белье на постели измято.

– Ты не видела мой бумажник? – спросил он, стоя в душе под горячими струями воды. Сильнее всего они обжигали грудь. В центре, у мечевидного отростка, расположилась гематома. Чуть меньше жгло лицо. Должно быть у него болевой шок или что-то вроде этого. Поэтому он не может вспомнить свое имя.

– У тебя нет бумажника, милый, – ответила она, войдя в ванну. Ее руки что-то прятали за спиной. От пара сперло воздух. Стало тяжело дышать. Зеркало над раковиной запотело так, что призраки, обитающие в этих местах, могли писать записки. Вода шумела, как горный водопад. Он не расслышал бы ее шагов, даже если бы она носила туфельки из цемента, так сказать, итальянский вариант. И уж тем более он не слышал, как она достала из-за спины револьвер. Смит-и-Вессон 38 калибра.

Рукоятка, выполненная из темного сандалового дерева, оставляла на ладони приятный терпкий запах. Пистолет приятно тяготил руку.

– Не было бумажника? Ты уверена?

– Абсолютно.

При мысли о том, что достаточно лишь шевельнуть пальцем, чтобы человек за полиэтиленовой шторой упал замертво, она улыбнулась. Эта мысль вселяла уверенность, которая, словно алкоголь, медленно разливалась по телу терпким теплом. Она повернулась к пиджаку, свернув каблуком розовый коврик-ромашку, и положила револьвер боковой карман. Так бросают трудное письмо в почтовый ящик. Элегантно, но не без сомнений. Ведь если бросил – назад дороги нет.

– Что вчера произошло?

– Ты вылетел.

– Вылетел?

– Угу, – сказала она. – Вылетел, как пробка из бутылки шампанского. Так обычно сюда попадают.

– Я не понимаю.

– А что тут понимать? Сначала ты греешься под люминесцентными лампами. В праздничной упаковке, преисполненный чувством собственной значимости. Затем ты в центре торжества и весь мир крутится вокруг тебя. А потом – бах! – она хлопнула в ладоши. – Праздник продолжается тебя. Ты летишь в самый дальний угол комнаты. А потом на помойку. Летишь долго. Целую вечность. С хвостом из пузырьков игристого вина. Как у кометы. Но конец один. Неизменно падаешь грязь.

Он отдернул штору и неуклюже перешагнул борт ванной. Руки тряслись от напряжения. Она подала махровое розовое полотенце.

Почувствует ли он револьвер в пиджаке?

– Вот, что с тобой случилось, милый.

От такого объяснения в голове не прояснилось. Наоборот, мысли загустели и с трудом проворачивались внутри черепной коробки. Боль отступила. Он натянул брюки и, накинув пиджак, взглянул ей в глаза. Они были черными и жадными. Что бы ни прятали в этой бездне, разглядеть не удастся и за сотню лет. Сколько не смотри, она все равно будет казаться пустой.

– Куда ты идешь? – спросила она. Внутри все кричало. Вдруг он почувствовал телом револьвер и сейчас, достав его, направит на нее? Впрочем, отрицание – ее карта. И она всегда готова ее разыграть. Мышцы напряглись, готовые в любую минуту к прыжку. Мангуст ведь тоже встречает кобру, не зная, кто победит в схватке.

– Послушай…

– Терция.

– Терция. Мне нужно проветриться.

Она кивнула. Он удивился – так просто? Даже немного обидно. Ни поцелуя на прощание. Ни предложения выпить чашечку кофе. Ни пожелания доброй ночи и приглашения заглянуть как-нибудь еще. Ничего. Он толкнул выкрашенную белую дверь и вышел в морозную тьму. От холода мгновенно защипало уши, пар изо рта заклубился и вознесся ввысь жалобной молитвой. На распаренном горячей водой теле проступила гусиная кожа. Он поднял воротник пиджака и обхватил себя руками.

На улице шла подготовка к параду. Блуждающие толпы выбирали украшения для рождественских елей. На противоположной стороне тротуара стояли лотки с разноцветными пасхальными яйцами и расписными дрейдлами. Рядом расположились столы для вырезания хэллоуинских тыкв. Каждая с помощью ножа и шила получала оскал, один непохожий на другой, и отправлялась на прилавок. Здесь же за цену в несколько монет продавались карнавальные маски чудовищ, скорее смешных, чем страшных. А чуть поодаль, вокруг большого сверкающего люминесцентными огнями сердца, на тонких нитях, словно в воздухе висели купидоны, прославляющие деяния святого Валентина.