Пётр Африкантов - Странные истории

Перекатился я, а никто в пещерку на моё шевеление не заскочил и не стукнул. Стал я осматриваться. Смотрю, в сторонке валун лежит, а из-за валуна на меня ствол автоматный смотрит. Над стволом лохматая чёрная шапка и два глаза, глядят и не смигнут даже. «Вот тебе раз,– подумал я,– а решил, что я один здесь». Лежу, молчу, в автоматное очко смотрю, не шевелюсь. За валуном тоже молчание. Затем шапка лохматая зашевелилась, приподнялась и я увидел лицо мальчика. «Ах, вот кто меня охраняет! – подумал я, но от этого легче мне не стало,– этот выстрелит не задумываясь, как старик сказал, так и сделает».

Стал я ещё осторожнее. «Ты мой охранник?»– спрашиваю, а у самого мысль в голове крутится: «Что, если разговорить, и что-нибудь выведать? ведь удалось же Жилину из рассказа Льва Толстого «Кавказский пленник» выбраться. Только он там всякие поделки делал, а я что сделаю, коли связан? «Нет,– думаю,– там ситуация другая. Там человек долго в плену был, в яме сидел, подружился».

Спрашиваю я его этак осторожно всякое, чтоб разговорить, а он молчит и только шапка над валуном колышется, да пара чёрных глаз в упор смотрят. Потом я спрашивать его перестал. «Наверное, не понимает по-русски,– думаю,– что толку языком молоть?» Долго мы в этом состоянии находились– он караулит – я лежу. Я разговаривать бросил и уж подрёмывать стал, ожидая своей участи. А тут меня, как будто кто в бок толкнул – глаза открываю, и перед моими глазами змея со свода свисает, головой из стороны в сторону водит, в аккурат над мальчишкой. Я не кричу, а ему знак подаю головой, «посмотри, мол, вверх». Мальчишка смышлёным оказался, посмотрел в верх, да так сходу в змею весь магазин и разрядил. Змея в клочья, мальчишка на валун сел, глаза смеются, лопочет чего-то радостно.

На выстрелы старик прибежал, а с ним ещё двое молодых чеченцев. С виду боевики. Увидели меня связанного, успокоились. С мальчиком разговаривают; он им на змею убитую показывает; они её палкой поворачивают – разглядывают как пули прошли, смеются, парнишку хвалят. Мальчишка доволен, показывает соплеменникам, как он увидел, да как стрелял, они его по плечам похлопывают.

По поведению мальчика я понял, что он обо мне ни слова родичам не сказал. Молодые чеченцы ушли, один старик остался; у входа сел и стал о камень нож точить. Сидит, точит и чего-то мурлычет под нос. Потом увидел, что я за ним наблюдаю, говорит:

– Большой суд будет. Тех увели, а за тобой тоже придут. –

А у меня руки затекли, терпежу нет. Я ему и говорю, всё равно терять нечего:

– Ты, верёвку-то поправь, руки затекли,– а он в ответ засмеялся и говорит:

– Недолго осталось; и так полежишь, не сдохнешь.– Понял я, что недоброе что-то боевики затевают, а у самого мурашки по коже, аж в рубашку упёрлись. Одно – слышать о зверствах, или читать, а другое – связанным их ожидать.

В общем, немного погодя, молодые боевики приходят. Развязали на ногах верёвки, подняли и повели под руки. Тут у меня опять голова закружилась, тошнить стало. Привели меня на лужайку, за скалой была. Там боевиков человек пятьдесят, полукругом расположились: кто сидит на корточках, кто стоит; все вооружённые. Посреди лужайки яма выкопана. На краю ямы наши солдатики связанные. Мне руки развязали, в яму спихнули и лопату вслед бросили, говорят: «Копай!». Понял я, что они меня самому себе могилу заставляют копать. Взял я лопату – копаю. Чуть поработал, руки отошли, слушаться стали. Земля, желтоватая с рыжим камнем, песчаником. Копаю я и думаю: «хорошо хоть в земле лежать будем, не в пропасть сбросят, и за то спасибо.

Я на штык углубил, тут боевики что-то кричать стали. Оказывается, кто-то на машине приехал, приветствуют, автоматами над головами потрясают. Тут меня из ямы за шиворот вытащили, руки связали и на землю бросили. Ударился я головой о камень, в глазах потемнело, на какое-то время отключился. То-есть не так, чтобы совсем, а слышать слышу, что вокруг, а в глазах темнота кругами разноцветными пошла. Тут уж мне не до чечен и не до чего на свете стало, только бы на земле полежать. Для меня в то время полежать – самая отрада была.

Тут чечены успокоились, видно, своего командира слушают, что говорит, и изредка что-то хором вскрикивают одобрительно. Потом слышу, команды раздались на русском, подниматься требуют, а я встать не могу. Пусть, думаю, меня застрелят лежачего, не буду я их поганых команд слушаться. Ударили меня в бок сапогом раз и второй – Я не шевелюсь. Немного погодя, принесли ведро воды и вылили мне на голову. Мне легче стало, за руки меня подняли и в строй поставили.

Стоим мы неподалёку от этой ямы связанные. Каждого сзади за верёвки чечен держит. Командир их под деревом в тени на камне сидит, рядом с ним старик стоит, что меня охранял. Тут командир их платочком махнул, боевики загудели, заликовали. Схватили чечены крайнего из нас и поволокли к яме. Рядом с ямой чечен, обнажённый по пояс стоит. Рослый такой, бронзовые мышцы на солнце переливаются, видно от пота, или намазался чем, кто его знает. В общем, полоснул он нашего парня большим ножом по горлу и, в яму. Чечены орут, автоматами над головами потрясают. Второго к яме поволокли. Он верещит, пробует упираться, да куда там. И его ножом по горлу. Только отпустили, чтоб он в яму упал, а он вдруг с перерезанным-то горлом так быстро, быстро вокруг ямы побежал. Из горла кровь хлещет, а он согнулся и бежит. По периметру яму обежал и снова к ним, они его в яму и направили.

Страхи-то какие,– проговорил Лёньша и спросил,– а ты что же?

Алексей, не обращая внимания на его вопрос, продолжил:

– Я стою, будто окаменелый. По-моему, если бы тогда развязали и сказали: «беги», то навряд-ли бы смог ногами пошевелить. Тут очередь офицера, нашего командира, настала. В это время их главный встал с камня, к лейтенанту подошёл и говорит по- русски, чисто без акцента: «Так, что, лейтенант? Ржавые кровати, что везли, пожалел, а солдат тебе было своих не жалко. Что скажешь?» – а сам так криво улыбается в чёрную бороду, зубы большие белые показывает.

Зубы-то на фоне чёрной бороды особой белизной отдают. «Ладно,– продолжил чеченский командир,– за то, что ты нам праздник помог устроить, тебя не зарежут как барана, а я лично тебя расстреляю. Два шага из строя!»– лейтенант вышел, оглянулся на меня, сказал: «прости», в это время в него борода из пистолета и выстрелил. Он тоже в яму упал.

Рассказчик вдруг замолк, на глазах у него навернулись слёзы. Чувствовалось, что ему было очень трудно говорить, но он продолжил, играя желваками и покусывая губы:

– Подтащили и меня к той яме. Людей в ней не вижу, а то, что стены жёлтые кровью облитые, в глазах стоят. «Вот тебе,– думаю,– и красная яма с железом». Почему я так подумал? Потому что, когда нас в армию забирали, на вокзале цыганки были, солдатам гадали. Одна из них гадает, солдаты около неё кучкой. А я так подхожу и говорю: «Чего вы, с мозгами не дружите, они вас дурят и свой бизнес на вас делают». Цыганка, что гадала, и говорит мне: «Я тебе, касатик, бесплатно погадаю, – бойся красной ямы и железа.– Я плюнул и пошёл от неё, а она мне вслед кричит,– бойся красной ямы и железа, каса-тик!».