Екатерина Ландер - Теория газового света

Как мучительно не хватает воздуха и кажется, что вокруг – лишь тугой, враждебно пустой вакуум, и ты задыхаешься, в замедленном воспроизведении видя, как безвольно оседает на асфальт подломленная знакомая фигура.

«А если с ним тоже случилась беда?!.»

Почему-то эта мысль не приходила Кристине в голову раньше.

«Если Артем пропал и сейчас находится где-то не лучше того заброшенного места, а я даже не подозреваю об этом?..»

Железный кулак снова крепко стиснул все внутри, заставляя спину покрыться холодной испариной. Кристина сжала ладонь, больно впиваясь ногтями в кожу.

«Все будет хорошо, – мысленно уговаривала она себя. – Все будет хорошо, иначе просто никак…»

– Завези меня кое-куда. Если тебе не трудно, – стараясь, чтобы голос не дрожал, произнесла девушка, готовясь встретить ответным ударом любой выпад, но Тим лишь коротко кивнул после недолгой паузы. И вновь спросил адрес.

❝И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот Ангелы Божии восходят и нисходят по ней❞

(Быт. 28:12-16)

Район носил название Расчески. Длинные пятиэтажки пугливо жались рядком к ограде детского сада. Зеленые тени дворов-закоулков наискось ложились на бетонные пятачки стоянок для немногочисленных машин. Взлелеянная поколениями обветшалая серость. Но вместе с тем было что-то непомерно уютное, трепетное, под этими низкими седыми крышами и разросшимися сиреневыми кустами.

Казалось, раздражительной суете и вечно подкарауливающей за порогом спешке просто не хватало здесь места. Среди этих детских горок и качелей рядом с желтой песочницей. Под почти одинаково серыми, похожими на тоскливые старческие глаза, квадратными окнами и открытыми балкончиками с развешенным на просушку бельем.

Тим притормозил на углу, не решаясь сунуться в узкие, непривычные, не понятные ему дворы. Обернулся, не заглушая мотора.

– Тебя здесь подождать? – поинтересовался он с бесстрастной вежливостью. Его тон решил сам за себя.

– Нет, – отрезала Кристина. – Я к другу. Надолго.

Решив, что на этом отчет о ее планах окончен, девушка выскользнула из машины и не оборачиваясь двинулась в сторону дома, чувствуя, как с каждым шагом внутри пробуждается, овладевая сознанием, давящая, тяжелая одним своим присутствием болезненная тревога.

Почти сразу за домами был широкий бульвар, а за ним – парк с березовой аллеей, куда летом приезжали аттракционы и передвижные кафе. Там всегда было оживленно и шумно, носились дети, гудели машины для производства сахарной ваты, а шумная рекламы зазывала опробовать новые развлечения за самую символическую стоимость.

Внутри дворов же царила сонная послеобеденная тишина. Этот покой, непрочный, зыбкий казался потому еще более дорогим и притягивающим, чем собранная по всем уголкам света тишина.

Кристина оглянулась.

Каждый клочок пространства здесь хранил детские воспоминания: о том, как часто приходили сюда с мамой, об их играх с Артемом – он был сыном маминой подруги да и сам тогда еще не раздражал своей навязчивой привязанностью и не обращался с Кристиной словно с хрустальной дорогой вазой.

С ним можно было подурачиться, подраться подушками от дивана, вдоволь поноситься по двору и придумать очередную, понятную лишь им одним, игру, которые Кристина помнила до сих пор.

Сейчас девушка шла к знакомому дому будто на казнь.

В этом Городе горящих торфяников

Каждый сам за себя, не взирая на обстоятельства,

В одиночной квартире-камере храня молчание,

Рассовывает душу по пыльным, дырявым ящикам.

С бульвара доносился голос.

Мелодичный, струящийся серебристой рекой, он то звенел и переливался, то покорно затихал под волны нестройного эха, чтобы затем поддаться неизвестному порыву и взлететь ввысь.

В этом Городе горящих торфяников

Раз за разом гоняешься за пустынным преданием,

Как за сказкой, нелепой, устаревшей, жалостной,

Излитой пером бесталанных писателей.

Это Город горящих торфяников,

Приглушенный роптанием, всегда одинокий,

Он не хочет быть жалким, несчастным, маленьким,

Правда выбор судьбы не за ним.

Да и только…

Словам вторил еле слышный гитарный перебор, ветер подхватывал робкое дрожание струн, и откуда-то со стороны, продравшись сквозь густоту пространства и времени, внезапно повеяло далеким, таинственным, непознанным…

В этом Городе горящих торфяников

Каждый день, словно стая голодных зверей

Разрывает на части бессонные ночи слабых,

Уставших от жизни несчастливых людей.

В этом Городе горящих торфяников,

На остывших бульварах, в умах безрассудных

Пустота начинает зализывать раны.

Все пришедшие мысли – в нее.

В ниоткуда…

Светлое видение поднялось из душного предгрозового марева.

Тихий несуществующий город – весь составленный из опрокинутых на бок спичечных коробков-домиков. С ветвящимися улочками и отглаженными солеными ветрами стенами из хрупкого песчаника, с мостовыми и круглыми, похожими на глаза, чердачными пыльными окнами. С изломами поржавевших водопроводных труб и темными гулкими подъездами.

Город дрогнул, подхваченный воздухом, и застыл, набираясь ветром, становясь более объемным и действительным.

Снова откуда-то повеяло морской солью и пропеченными солнцем выброшенными на берег кудрявыми водорослями. Снова повторил-пропел невидимый мелодичный голос:

Вот он, Город горящих торфяников,

Приглушенный роптанием, всегда одинокий.

Он не хочет быть жалким, несчастным, маленьким,

Только выбор судьбы не за ним.

За тобою.

Ветер стих. Голос надломился на миг, а потом вовсе замер, затерявшись между частыми зубьями домов, но отдаленное эхо еще играло уходящими словами: «За тобой… за тобой…»

Кристина ждала какого-то слова, какой-то подсказки, намека, но таинственный певец улетел вместе с ветром уже слишком далеко, а она так и стояла под узким козырьком подъезда, и так же взволнованно ворковали сверху серые голуби, и вмиг потяжелевший ветер надувал под ноги рыжий песок с соседней детской площадки. Не дождавшись вразумительного ответа, девушка шагнула внутрь.

После непривычной яркой улицы, где из-за обилия теней солнце словно подсвечивало предметы изнутри, предоставив небо серости, тесный подъезд казался непривычно мрачным и темным.

Резко пахло кошками, отсыревшими газетами и пережаренным луком. Из-за смутно проявляющихся на площадке дверей слышались чьи-то голоса, где-то громко бубнил телевизор, его звук перемежался с надсаженными криками и шумом музыки на втором этаже.