Екатерина Ландер - Теория газового света

Но вот он, пересилив себя, сделал шаг к Кристине, и сквозь отражавшуюся в лобовом стекле светлую тень березы Тим ясно увидел, как девушка, улыбнувшись, подала ему руку, и они ушли, вскоре исчезнув за углом стоящего возле дороги дома.

Внутри опять что-то дрогнуло, отдаваясь болезненной жгучей нотой, и он удивился и испугался этому одновременно. Чувствуя, как накаляютсяй обнаженные нервы, доходя до той точки, где настолько сильны жар и холод, что уже невозможно отличить одно от другого, Тим быстро, боясь передумать, повернул в гнезде ключ зажигания.

Послышался знакомый тихий сначала щелчок, потом короткое покашливание старого двигателя. Автомобиль мигнул фарами и старательно заурчал, налаживая давно знакомы Тиму умиротворяющий ритм.

Выезжая со двора на оживленную дорогу, мимо старых Расчесок и детских садов в глубине тенистых, шумящих листвой тихих двориков, он привычным движением откинул солнечный козырек, одновременно выуживая из застрявшего в подстаканнике твердого чехла темные очки.

С потрепанной фотографии на него опять смотрела она, его Алиса, но в этот раз он попытался не встречаться с ней взглядом, торопливо напяливая солнечные очки, уже больше по сложившейся давно привычке, чем по необходимости. И в этот момент горько порадовался сам себе: так хотелось спрятать от нее за темными стеклами раскрасневшиеся, влажно блестящие глаза.

«Око… Око… Око за око… – слова танцевали в голове. – Око за око – и весь мир слеп!..»

Микроавтобус сильно тряхнуло на колдобине. Кирилл моргнул. Буквы в голове вздрогнули, перемешались и рассыпались, исчезнув, как в омуте, в глубинном колодце мыслей. Оттуда они, наверное, взялись. Но спросонья Кирилл не был уверен, что голос, почудившийся ему в дремоте, не принадлежал кому-то извне.

Зябко поежившись, он сонно огляделся. Из подступающей по бокам темноты контурами переводной картинки медленно проступали окружающие предметы. Два ряда темно-серых автомобильных кресел. Между ними узкий неудобный проход, застеленный выцветшей ковровой дорожкой. Низкий серый потолок, полки над головой, (кажется, на одной из них должны быть его куртка и рюкзак). Водительское сиденье и два передних места отделены от салона глухой перегородкой.

Окна закрыты плотными занавесками. Сквозь просветы между ними временами вспыхивало в мелькающих фонарей забрызганное водой и жидкой грязью стекло.

«Был дождь…»

Кирилл любил дождь. Только этот таил в себе тревожащую неизвестность. Прошлое осталось позади, в почти пяти часах езды от города, где проходила его прежняя жизнь, а будущее ждало впереди – кто знает во скольких километрах?

Настоящее же было пустотой. Тягучей и гибкой, растянутой между двумя жизненными пунктами, двумя далекими друг от друга контрольными точками. Отсутствие у этой пустоты определения пугало, волновало… и завораживало его одновременно.

Автобус последний раз тряхнуло. Колеса, мягко пружиня, вкрадчиво зашелестели по дороге, словно та была сплошь покрыта древесной хвоей, и вскоре остановились.

Отогнув шторку, Кирилл выглянул наружу, но это мало помогло: темная, сизо-седая от туч ночь прижалась вплотную к стеклу, стараясь попасть внутрь. Тусклый луч далекого фонаря выхватывал из нее лишь кончики раскидистых еловых лап да край асфальтированной площадки.

В передней части салона щелкнул замок. Дверь со скрипом начала отъезжать в сторону

– Берем вещи и на выход! – донесся спереди громкий голос сопровождающей.

Бультерьериха (Кирилл забыл ее настоящее имя) любила обращаться к нему во множественном числе, если нужно было обратиться к нему, словно рядом постоянно был кто-то еще. Кто-то, чье общество нравилось сопровождающей гораздо больше, чем общество мальчика.

– Что копаемся? Ну-ка! – сдержав обреченный вздох, женщина протиснула свою обширную фигуру в тесный проход, в полумраке нащупывая на полке вещи. – Давай! – снова требовательно повторила она.

На улице, в пятне света возле ворот, стояли двое.

Первой была высокая женщина постбальзаковского возраста с темными, волосами, зализанными сзади в высокий гладкий пучок.

Скуластое лицо с волевым подбородком казалось навеки застывшем в помеси безразличной холодности и непробиваемой строгости. Остальные черты только подчеркивали создаваемое впечатление: идеальная осанка, покатые плечи и крепкие, жилистые ноги в узконосых туфлях-лодочках.

Черная юбка сидела на даме в обтяжку, светло-розовая блузка с бордовым жабо казалась безукоризненной в каждой блестящей атласной складочке. Своим сдержанным видом женщина походила на училку из какой-то очень крутой гимназии, куда Кириллу путь заказан.

Худая девчушка лет двадцати, волнительно мнущаяся с ноги на ногу рядом, выглядела по сравнению с непрошибаемой дамой кудлатым щенком. На ней было то ли платье, то ли ночнушка – под пестрым, «деревенским» халатом не разберешь. Девушка щурилась на свет фонаря, пряча зевки. Она продрогла и тщетно пыталась согреть дыханием ладони.

– Быстрее, чего замер!

Бультерьериха подгоняла Кирилла окриками, больше похожими на короткие команды, и голос ее не казался раздраженным или злым, но был низким, грубым, с помесью старательно сдерживаемой раздраженной усталости, которая, казалось, въелась в нее целиком, от похожей на халу, залитой лаком прически до каждого шва на потертом болотно-зеленом жилете.

Еще в первой встрече Кирилл понял, что с такими не шутят. Им повинуются.

Сомнения шевельнулись в груди, но Кирилл подавил его, напоминая себе: происходящее только к лучшему. Потому он снова окажется дома и забудет обо всем необычном, как о страшном сне.

Девчушка дружелюбно улыбалась, стараясь выглядеть милой. Было в ее улыбке что-то вымученное. И сочувственное одновременно.

За их с дамой спинами вырастали светло-бежевые стены приземистого корпуса. К крыльцу от парковки тянулась асфальтированная дорожка. Окна были темны, и Кирилл не разглядел, сколько в здании этажей.

Они зашли внутрь с бокового входа, зашагали по длинному коридору. После долгих часов неподвижной дороги ноги затекли и онемели. Кирилл едва переставлял ими.

В конце коридора горела квадратная потолочная лампа, но этого было мало, и время от времени появляющиеся в стенах прямоугольники дверей казались темными провалами в никуда. За исключением одной, из-под которой сочился тонкой полоской яркий теплый свет. Туда они и направились.

…Кабинетом директора оказалась маленькая комнатка, до потолка заваленная разнокалиберным барахлом. Очень светлая. Казалось, кто-то обронил на пол тонкую швейную иглу и теперь пытался осветить в помещении каждый угол. Нагретые лампы тихо потрескивали, напоминая притаившихся в кустах сверчков. От них шел густой, тяжелый жар.