Евгения Райнеш - Прах херувимов

– Ладно, слушаю, – вздохнула она.

Перед глазами сиял храм удовольствий.

– Почему ты не связалась со мной, когда вернулась? – Адам злился и тревожился одновременно.

Злость и тревога – это то, что он постоянно чувствовал к сестре.

– Откуда знаешь, что я вернулась?

– Ева, не будь ребёнком! Тебя видели все соседи.

Раздражало любое упоминание о возрасте, поэтому на столь невинную фразу Адама она взвилась. Белым факелом в красный горох.

– Какое дело этим соседям, уехала я или вернулась? Почему и ты, и они вечно следите за мной?!

– Мы беспокоимся, – миролюбиво произнёс брат. – Как у тебя? Не вышло с санаторием?

– Ты уже понял, что нет. – Ева тоже сбавила обороты. – Но всё под контролем. Я сейчас иду с собеседования.

– Да?! – радостно–недоверчиво спросил Адам.

– Балда! – не удержалась сестра. – Всё в порядке. Я в норме.

Адам повеселел.

– То есть ты вышла из дома? Не будешь запираться?

– Стою на середине довольно оживлённой улицы. А до этого ехала в переполненной маршрутке. Так что я в полном порядке.

Она сказала про маршрутку и прикусила язык. Голос Адама опять сменился с радостного на тревожный. Брат не знал наверняка, что Ева экономит на еде и такси ради новых нарядов. Но догадывался.

– Ева, я даю достаточно денег, чтобы ты не садилась в маршрутку.

Девушке стало неловко. Она понимала, что у Адама работа, жена, двое детей, свои дела… Хотя никогда не просила ни о чём, но он всё равно постоянно опекал её.

– Смотри на это, как на эксперимент, который закончился удачно, – вывернулась Ева.

– Ладно, – сказал Адам, – вечером зайду.

И отключился.

Еве не хотелось, чтобы он заходил. Но пока решила не думать о неприятном. Она имеет право на праздник жизни. Всё ещё имеет.

Завертелась круглая дверь на вход. Еву подхватило и понесло на волнах такого любимого запаха: новых вещей, разнообразного парфюма и крепкого эспрессо из притаившихся среди бутиков кофеен. Кожа под татуировкой восторженно зазудела, словно тату тоже радовалась, что наконец-то оказалась в столь прекрасном месте.

Бантик ожидало самое любимое приключение – сезонные распродажи. Время, когда бренды, даже шикарные и дорогие, становились родными и доступными. Те, что никогда не попадут в корзины с тряпьём, выставленным совсем за бесценок и захватанным разными руками.

Ева предпочитала всё непорочное, не знающее чужих прикосновений. Не тронутое ни людьми, ни временем. Это казалось естественным и правильным, и она не понимала, почему другие воспринимают её нормальное желание, как нечто странное.

Пришлось даже как-то пообщаться с психиатром. По милости Адама. Когда закрылась в квартире на несколько дней, и сутками лежала в ванной, меняя воду и душистую пену. Она израсходовала все свои благовонные запасы, потому что выливала воду и снова набирала её, каждый раз наполняя ванну новым ароматом. В ход шли и шипящие шарики, и лавандовые наполнители в виде цветов, и масло, которое взбивалось в высоченную пену.

Пена мягко укрывала Еву, спасала её от всей грязи мира. Она могла бесконечно вытягивать то одну ногу, то другую, любуясь, как из воздушной белизны с мягко лопающимися шариками показывается идеально гладкое колено. Пена собиралась сказочными островами на плечах, груди, предплечьях. Она лопалась и тихо исчезала, не теряя своего белоснежного очарования. Пена обещала уход без боли увядания. Так прошло несколько дней. Самых счастливых в жизни Евы.

Брату пришлось выломать дверь в квартиру. Он ворвался в ванную комнату и увидел сестру, погруженную в пену. Адам вытащил её, хотя Ева отчаянно сопротивлялась, выскальзывала из его рук тонкой рыбкой, просила оставить её в покое. Потом она посмотрела на кончики своих пальцев, сморщившихся от долгого пребывания в воде, дико заорала и потеряла сознание.

С тех пор Ева принимала только душ, а Адам отвёл её к специалисту. На самом деле он собирался отвезти её прямым ходом в психушку, но передумал, решил сначала попробовать мягкую терапию.

Ева злилась. Она не сделала ничего плохого, никому не мешала и была в эти дни счастлива. Неужели быть счастливой в этом жутком мире равно быть ненормальной?

И она никому не сказала о том, что произошло накануне её «пенного протеста». Даже той приятной женщине с мягким круглым лицом, слишком простым, чтобы, по мнению Евы, проникнуть в самые потайные уголки её души.

Там, где грязная, пахнущая немытым телом старуха тянула свои скрюченные коричневые руки сквозь ажурные зигзаги решётки. К столику на веранде, за которым Ева сидела с чашкой кофе. Старуха дотронулась до неё своими обломками когтей. Она что-то приговаривала, эта жуткая ведьма, но Ева уже не слышала. В то же мгновение липкий, холодный пот выступил по всему телу, и пронзила безвольная слабость. В руках старухи словно открылся канал, перекачивающий в этот полутруп молодость и жизненную энергию. Девушке показалось, что она умирает. Как Белоснежка, которой нищенка вручила отравленное яблоко.

Тут же молодой симпатичный официант, обслуживающий Еву, подскочил, прогнал злую ведьму, испугался за резко побледневшую девушку и предложил вызвать «Скорую помощь». Она отказалась, так как хотелось только одного: поскорее добраться домой и смыть с себя эти отравляющие прикосновения. Убрать дыхание старости и тлена со своего тела. Ева даже смогла расплатиться за кофе и держала себя в руках всю дорогу домой.

Плотно закрыв за собой входную дверь в квартиру, она ожесточённо сорвала с себя блузку, так резко, что пуговицы отлетели в стороны. Захлёбываясь в рыданиях, стащила с себя джинсы, бюстгальтер и плавки. Всю одежду она выбросила с балкона на улицу, потому что не могла терпеть её рядом с собой. Даже в мусорном ведре не могла.

И наполнила ванну.

Всё, что было до того, как она включила кран с водой, Ева не стала рассказывать круглой мягкой докторше. Та внимательно слушала, потом задавала какие-то вопросы, Еве показалось: абсолютно дежурные. Словно врач насмотрелась сериалов по телевизору и решила поиграть в психотерапевта.

Самое неприятное, что как раз тогда Еву уволили за прогулы, и она оказалась совершенно зависимой от брата. Адам ещё какое-то время приставал к ней с просьбами «ходить на сеансы». Так он называл эту неловкую и глупую игру, в которую его вовлекла врач, насмотревшаяся по телевизору сериалов про психотерапию. Но Ева несколько раз поплакала, и он отступил.

Она не считала себя больной. Ненормальными были все эти люди: грязные, старые, гниющие, которые ходили по улицам как ни в чем не бывало. Они смеялись, дотрагивались до людей красивых и молодых, хотя не имели никакого права распространять заразу там, где материя ещё не тронута ужасным смертельным вирусом. Вирусом старости.