Евгения Райнеш - Прах херувимов

– Гер, – Яська побледнела. —Тебе укол нужно поставить.

– Какой укол? – не понял продавец пончиков, разгорячённый собственным рассказом.

Яська откусила нитку зубами и подала Гере уже зашитые штаны.

– Противостолбнячный. У него бешенство, к бабке не ходи…

– Да ты что?! Откуда у Тумбы может быть бешенство?

– Гер, мне его тоже безумно жалко, но факты налицо. Он же шляется, где хочет, наверняка, с дикими животными встречается. Кто-то его заразил…

– Половым путём? – ошарашено спросил Гера.

– Дурак ты! Разве что он с какой-нибудь бешеной лисицей поцеловаться вздумал. Особо извращённым способом. Бешенство передаётся через слюну. При укусе. Так что, Герман, не дожидаясь полночи, которая все близится, а тебя все нет, иди–ка ты в травмпункт и быстренько сделай укол. Пока нас всех кусать не начал. И сообщи в полицию, что по улицам бегает бешеная собака.

Гера с невыразимой тоской посмотрел на Яську:

– Они же его…?

– Да, Герман, да. – Девушка разозлилась, что в этой ситуации ей приходится быть беспощадной. – Ликвидируют. А иначе у нас полгорода бешеных жителей будет. Этакий город безумных покусанных вампиров.

Взгляд Геры приобрёл подозрительно мечтательное выражение, и Яська поняла, что с образностью переборщила. Гера, как и она, любил фильмы про зомби-апокалипсис.

– В общем, ноги в руки и дуй в травмпункт. А затем в полицию.

Когда же Гера скрылся из вида, Яська подумала, как ужасно жалко Тумбу. Она опустилась в любимый шезлонг и заплакала. Потом немного успокоилась, набрала номер Иллариона, но все Яськины абоненты в это утро не желали с ней разговаривать.

– Да где же Ларик, черт возьми?

Она опять принялась звонить хозяйке потерянной косметички.

***

А Ларик после тревожной, практически бессонной ночи с трудом приходил в себя. Как будто он основательно перебрал спиртного накануне. Присутствовали все признаки похмелья: тяжёлая, тупая голова, в которую неведомая сила неустанно вбивала огромный ржавый гвоздь, нездоровая муть, сопровождаемая тошнотой, а главное, желание лечь ничком на кровать и никогда больше не вставать. По крайней мере, не сегодня. И не в этом месяце. И вообще не в этой жизни. Ларик тяжело вздохнул, захлопнул дверцу холодильника и опустился прямо на пол. Традиционный утренний бутерброд с куском колбасы и огурцом на белой булке, очевидно, откладывается на завтра. Тошнило даже от мысленного намёка о еде.

Ларик огромным усилием воли собрал себя в единый организм. Вышел на веранду и горестно уставился на порушенный цветник. Ночью это зрелище казалось ужасным, при дневном свете – невыносимым. Словно по цветам за стадом слонов прошёлся рой саранчи, обглодавший всё, что предыдущая колонна не успела вытоптать. Вот таким сад казался при дневном свете. Оценив масштабы бедствия, мастер решил, что обязательно восстановит цветник, но чуть позже.

Ларик помялся около двери мастерской, боясь того, что может там увидеть. Наконец, досчитав до трёхзначной цифры, он открыл дверь и сначала робко заглянул внутрь. В салоне больших изменений не наблюдалось. Лишь полупустая банка с краской валялась на полу, капли собрались в лужицу, но настолько незначительную, что считать это вторжением и разрушением не стоило. Он мог и сам неуклюже поставить препарат на стол.

Мастер тут же распахнул все окна, хоть в салоне было достаточно свежо. Но запахи красок и растворителя вызывали сейчас сильный приступ тошноты.

Он выпил прохладной воды из бутылки и постарался несколько раз присесть, чтобы прийти хоть в какую-нибудь норму. Потом достал чистый лист бумаги и кохиноровский мягкий карандаш. Секунду посидел, закрыв глаза и вспоминая, а когда вышел из задумчивости, из-под острия его карандаша полетели лихорадочные линии.

Первым выплыл большой черепаший панцирь. Тугой, похожий на бубен шамана и так же испещрённый непонятными знаками. Явно символами, которые Ларик сейчас старался просто запечатлеть: быстро, по памяти, механически и не вдаваясь в смысл. Он расшифрует их чуть позже, сейчас главное держать на кончике карандаша тающую в дневном свете память о сне. Из массивного панциря вытянулась перепончатая лягушачья лапка, слишком хрупкая и тонкая на его фоне.

Быстро набросав растопыренную лапку, он, так и не приступив ко второй, широкими штрихами обозначил большой клюв над уже готовой частью эскиза. Ещё через несколько секунд на Ларика с листа посмотрели огромные, по-детски обиженные глаза неведомого существа. Как там звучало во сне, просачиваясь в реальность: «Эни, бэни…»? Дальше Ларик не помнил.

Это существо пришло из бессознательного детства, чтобы наказать неведомого мальчика Мошку, но заявилось почему-то к нему, Ларику. И Ползень… Мастер вздрогнул. Наверное, не просто так этим летом вернулся самый страшный ужас его детских кошмаров. А ещё… Птице-черепаха заговорил с мастером впервые. Что им нужно от него, Ларик не знал. Но должен понять, иначе случится что-то очень страшное. А, может, уже и случилось.

Мастер принялся усиленно думать. Диетолог, имени которого он так и не узнал, вёл себя вполне адекватно, особенно в сравнении с некоторыми клиентами. Вообще чрезвычайно нормальный чел. Ну да… Он немного опасался, но в этом не было ничего необычного, все волнуются в первый раз. Без пяти минут покойник сам процесс перенёс спокойно и потом, когда уходил, не выглядел как-то странно.

Из жилой части дома раздался телефонный звонок. Издалека и приглушённо, но Ларик всё равно вздрогнул. Рука, держащая карандаш, дёрнулась, и линия прочертила на покатом лбу птице-черепахи знак «зеро».

– К чему бы это? – рассеянно подумал Ларик и поковылял в дом, кляня себя за то, что оставил мобильный в спальне.

***

– Аида, я ушла! – крикнула в полную мурлыкающих звуков какой-то детской песенки тёткину комнату Яська.

Она только что с трудом уговорила Ларика встретиться на пляже.

– У тебя есть ко мне что-нибудь?

Из комнаты высунулось лицо Аиды, классически и картинно измазанное тёмной маской для улучшения внешнего облика.

– Очень даже есть. Но ты все равно иди. И, кстати, освободи своё чрезвычайно плотное расписание на завтра. Будем варить сидр.

Яблок в саду вызревало из года в год невероятно много, но приморцы, развращённые фруктовым изобилием, их игнорировали. Налившиеся соком плоды тяжело падали в листву, и тогда казалось, что кто-то ходит ночью по саду.

Аида сначала печально взирала на гниющие плоды, а потом разорилась на яблокодавилку. Несколько лет назад они с Яськой поставили свою первую бутыль с сидром, тщательно прошерстив интернет. Яська в тот, первый, год пить ЭТО не рискнула, но, приехав на следующее лето, обнаружила, что вино исчезло без следа, и довольная Аида сообщила ей, что всё получилось.