Array Самира Инсомния - Пойдём со мной

Асель борется до последнего и только под утро, когда за окном брезжит туманный рассвет, она, изнеможённая, пускает тень внутрь и просыпается. Перед глазами плавают круги, тяжёлые веки норовят опуститься. Сидя на мятой горячей простыни, она вытирает мокрую шею ладонями. Дверь в комнату приоткрыта, в тёмном проёме показывается рыже-белая голова Рикки. Он проголодался, мяучит.

– Кс-кс-кс, – устало зовёт кота Асель и улыбается.

«– В аду огня нет.

– Я знаю.

– Откуда?

– Я был там. Хотел прикурить, просил огня, они не дали. Сказали, каждый попадает сюда со своим».

Симона де Бовуар. Из сборника «Очень лёгкая смерть».

Мама провожает Асель до школы. Рано утром накрапывал долгожданный дождь, к выходу успокоился, но небо всё ещё затянуто тучами. Асель ёжится от холода в тонкой ветровке, пока мама переходит от столба к столбу со стопкой листов.

– Почему не пошла вчера к Оле? – спрашивает она хмуро.

– Оле?

– Ольге Николаевне. Она звонила, сказала, ты пропустила сеанс. Я же оставила деньги на такси.

– Мне не хотелось никуда идти.

– Ох, солнышко, надо. Там осталось-то всего ничего. Папа каждый день звонит, спрашивает, ждёт результата. Ты же хочешь поехать к нему летом на море?

– Я даже не знаю.

– Ну как? Надо отдохнуть после экзаменов. Ты же любишь купаться, загорать. Дай новый клей, он у меня в сумке, в боковом кармане.

Асель копается в сумке на плече мамы, вытаскивает тюбик и протягивает ей.

– Оля перенесла вчерашний сеанс на сегодня, на то же время, так что после школы она тебя ждёт, хорошо?

– Ладно, – Асель снова чешет голову, зуд с самого утра замучил.

– А что там с Пашей? Вы помирились?

– Мы не встречаемся, ма-ам.

– А я и не говорю, что вы встречаетесь. Друзья что, не ссорятся?

– Нет, – грустно вздыхает Асель, принимая тюбик из рук мамы и закручивая крышку.

Мама смотрит на время в телефоне, потом на дочь, замечает её почёсывания и обеспокоенно хмурится.

– Что там у тебя, а ну-ка? Аселя, ну не чеши ты так, болячки вон уже. Вечером куплю шампунь для чувствительной кожи, а пока не трогай голову. Всё, я побежала.

Целует дочь в щёку и бежит на противоположную сторону улицы, к остановке. Асель провожает её взглядом, затем смотрит на столб, где висит объявление о пропаже Рикки, с просьбой вернуть кота за вознаграждение. Отворачивается и спешит в школу.

Опоздала, урок уже начался. Асель проходит к задней свободной парте и роняет рюкзак на пол, сил совсем нет. Паша сидит с Катей, на неё даже не посмотрел. Катя что-то ему постоянно нашёптывает, а Лукин меланхолично водит ручкой по листу, как будто рисует.

Время тянется, как резиновое. Объяснения учителей непонятны, словно они говорят на неведомом языке. Вопросы в класс звучат несуразно. Разве кто-то что-то понимает, вообще? Но остальные, кажется, в теме, и только Асель весь день смотрит в стол бессмысленным взглядом и пытается уловить собственное скользящее сознание. Но оно как мыло в мокрых руках.

Забив на последний урок истории, Асель сбегает из школы. До офиса психотерапевта обычно едет на такси, но сегодня зачем-то решает пойти пешком на другой конец города. В метро лениво рассматривает пассажиров, пытается запомнить лица, немного прийти в себя. Выходит из подземки и попадает под проливной дождь. Бежит по лужам, глядя себе под ноги, огибая прохожих, и прячет телефон под курткой, чтобы не намок.

Ольга Николаевна встречает её с чаем. На столике стоят две чашки и вазочка с конфетами «Красный мак».

– Так и знала, что ты промокнешь, милая, – психотерапевт забирает у гостьи влажную ветровку и вручает большое пушистое полотенце. – Вытирайся. Ты без зонта шла?

– Без.

– Прям как наш Пашка. Это мой племянник, звонила сейчас сестра. Говорит, прибежали с одноклассницей мокрые, как бездомные котята из лужи, она их тоже сейчас чаем отпаивает, – Асель вздрагивает и смотрит на психотерапевта, но она не замечает, разливая кипяток по чашкам. – Почему ты вчера не пришла?

– Плохо себя чувствовала.

– Садись, милая, – указывает она на кресло напротив себя. – Пей чай, согревайся. Сегодня я хочу поговорить о твоей маме. Расскажи, как складываются у вас отношения?

– Ну… Хорошо.

– Какая она?

– Заботливая. Мы дружим.

– Насколько ты с ней откровенна? Ты говорила, что куришь, и мама не знает об этом. Чего ещё она не знает о твоей жизни?

– Много чего, хотя я ей доверяю, но иногда боюсь расстроить. Поэтому молчу. Это плохо?

– Нет, это очень распространённое поведение детей. А о твоих снах она знает?

– Конечно, нет. Она разволнуется, будет спать со мной, а я не хочу этого.

– Почему?

– Потому что… – Асель задумчиво крутит в руках чашку, не чувствуя, как жжёт горячий фарфор пальцы. – Потому что это не понравится Тени.

– Тень, которая каждую ночь приходит к тебе в сон?

– Не каждую ночь, на время она пропала, я хорошо спала. Но вчера пришла снова.

– И ей не понравится, что ты спишь в комнате с мамой?

– Она может причинить ей вред.

Ольга Николаевна быстро что-то записывает в блокнот, но Асель безразлично. Она так обессилена, что не в состоянии контролировать поток откровенности.

– Тень агрессивна?

– Не знаю, не уверена.

– Но как тогда она причинит вред твоей маме?

– Я не знаю, это сложно объяснить. Ко мне она не агрессивна, но есть ощущение, что к маме будет. Потому что Тени нужна я, а не мама.

– Зачем ты нужна Тени?

– Она хочет подружиться.

– Но ты против?

– Против.

– Почему?

У Асель нет ответа на этот вопрос. Она вспоминает тяжесть на груди и ласковое объятие, понимает, что это не должно пугать, но внутри всё горит от одной мысли принять эту дружбу. Это неправильно. Пока она сопротивляется, как бы это ни было сложно, Асель чувствует себя собой. Психотерапевт долго ждёт её ответа, но в итоге продолжает сама.

– Давай, ты попробуешь подружиться с Тенью, милая? Быть может, тогда она уйдёт?

Асель неуверенно кивает.

Едет домой после трёхчасового сеанса на такси, когда улицы окутала темнота, разрезаемая лучами ночных фонарей. Асфальт мокрый, у подъезда Асель долго смотрит на отблески оранжевого света в луже, пока её локтя не касается чья-то рука. Она не вздрагивает и оборачивается, смотрит на поникшего Пашу. Светлые пряди волос парня слиплись от дождя, чёрные буквы между ключиц на бледной коже выступают особенно ярко в полумраке.

– Слушай, я вообще не про то, чтобы вот так глупо перестать общаться. Это деструктив какой-то.

– А?

– Неправильно, говорю. Объясни, чем я тебя обидел? Я же просто спросил.

Они садятся на холодную металлическую ограду, за которой цветут розы в клумбах из старых автомобильных шин.