Елена Шевченко - ГрошЕвые родственники

Вот Иосиф был просто бухгалтером, перебирал счета, щелкал на счетах, заказывал материалы, подсчитывал метры и граммы, скромная маленькая должность на строительстве великого собора. Я чувствовал себя Иосифом Гроше, чей подробный послужной список лежал у меня в папке. Сухая справка архива говорила лишь о местах его службы и наградах. Я не знал, почему он женат дважды, кто его жены. Почему он рьяно боролся против казнокрадства, когда сам император утверждал, что в России только два человека не воруют – он да наследник.

На светофоре я вспомнил, что тут через пару улиц живет еще одна родственница со странным именем и другой фамилией. Я решил заехать на удачу, вдруг она примет меня. Мне хотелось рассказать кому-то все, что нахлынуло на меня сейчас после встречи с этой заносчивой старой дурой.

Запарковав машину во дворе пятиэтажки на Шереметьевской, я позвонил в дверь. Мне открыли.

Она не была Одри Хепберн, она была с меня ростом, но худенькой и хрупкой. Она была темной шатенкой, почти орехового цвета, но в электрическом свете ее волосы отливали рыжими, веселыми, золотыми искрами. За ней стоял мальчик лет десяти с пытливым взглядом. Еще был кот рыжего цвета. И за ними ветхие выцветшие обои, рисунок которых было не разобрать, потрескавшийся линолеум, вымытый до блеска, трещины стояли ребром, самокат у стены. Где-то шумела стиральная машина.

– Я Викентий Гроше. А вы Летиция Гроше.

– Нет, сейчас нет, это моя девичья фамилия, сейчас я Панкова, а до этого была Красовской, по мужу.

– Я ваш брат, – ляпнул я. Сам понял, что глупость, но уже сказал, а как объяснить иначе, я не знал.

– Викентий? – она как-то особенно произнесла мое имя, по слогам, по буквам, будто спела. – А папа говорил, что у меня брат Ростислав, и что мы обязательно подружимся, когда он, в смысле вы, подрастете. Когда простите нас, когда он повзрослеет и все поймет сам, – она запуталась в объяснениях, – но папа не дождался. А вы пришли, это хорошо, что вы пришли, мы должны были встретиться.

– Я Викентий, Ростислав тоже есть, я вас познакомлю, он славный малый.

– Викентий? – она удивилась. – Брат? Но папа не говорил…

– Я не сын вашего отца, я ему четвероюродный племянник, а вам получается брат, – я не знал, как объяснить ей смысл моего визита, я и сам не очень понимал, зачем пришел. Пахло жареной картошкой, я почувствовал, что хочу есть и не хочу уходить. Она пригласила:

– Мы с сыном собирались ужинать, проходите.

– Я с пустыми руками.

– У нас тоже не густо, – улыбнулась Летиция, – картошка с луком. Будете?

– И укропом, – добавил мальчик, появившийся из-за ее спины.

– Это мой сын, Саша.

Сто лет не ел жареную картошку, золотистую, с коричневым отливом, щедро посыпанную рубленым луком, Летиция нарубила его мелко, размером с рисовое зерно. Сашка важно резал укроп ножницами. Я только сейчас заметил, что это весь ужин. Саша понял:

– У нас еще шпроты есть. К празднику. Сегодня праздник, у мамы брат нашелся, а у меня скоро будет, в августе. Или сестра.

Летиция смутилась:

– У него такой возраст, он обожает общение. А у меня то частные уроки, то ученики. Я сольфеджио преподаю, поэтому гостей мы принимаем редко.

– А ваш муж?

– Он ушел, а Сашкин папа ушел еще раньше, – она не хотела продолжать рассказ, замолчала и, заносчиво подняв подбородок, сказала, – Но вы же пришли говорить о моем отце.

Я скороговоркой рассказал про наш род, про тех, кого я уже нашел и кого еще найду. Саша уцепился за слово Радецкий и начал насвистывать марш.

– Это марш Радецкого, я его в оркестре играю, правда у меня маленькая партия. Пока. Но ничего, меня еще возьмут в первые флейты. Если у нас такая семья.

– Он не помнит деда, но тоже мечтает ходить в эполетах, – засмеялась она.

– Все я помню, – возразил Сашка, – и как он тебя учил костер с одной спички разжигать, и на лыжах ходить, и по облакам погоду угадывать, и как вы по тарелочкам стреляли на сборах, ты же сама говорила.

– Говорила.

Она рассказала про отца. Ее дед в 45-м остался под Веной, отец попал в суворовское, а там проявил удивительные спортивные дарования. Долго выступал в сборной ЦСКА по биатлону, был даже чемпионом Европы. А потом все кончилось, возраст есть возраст. На тренерскую работу его не взяли, работал в ДОСААФе, в обществе охотников и еще на каких-то должностях для отставных подполковников. Запил и как-то тихо ушел, во сне, он не болел, просто ему все стало не интересно. Это давно было, за два года до рождения Сашки. У нее тоже не заладилось, с первым мужем рассталась, второй муж был хорошим человеком, однако тоже что-то не сложилось, но он им помогает, когда может.

– А мама?

– Мама… Мама жива. Но мы редко видимся…

Маме не понравился ее брак, к внуку она тоже ничего не испытывала. А потом еще и оказалась права, что первый муж ее ничтожен и слаб. Второй муж оказался тоже неудачником. Мама устроила свою жизнь, в 58 лет вышла замуж, и они созванивались лишь в Новый год и на день рождения. Сашка не переживает, он и не помнит бабушку, значит, так вышло. Я слушал.

Ничего не было в этот момент для меня: ни мира, ни моей дурацкой истории. Была только женщина в длинной мужской рубашке, мальчик Саша и рыжий кот, развалившийся под батареей. И был еще я, кто незаметно для себя съел пол-сковороды жареной золотистой картошки с жемчужным луком. И неудобно было, что я их объел. Но она не заметила или сделала вид, что не заметила. Саша принес чемодан со старыми фотографиями и рассказывал мне про дедушку. Особенно ему нравились снимки, где дед на пьедестале получает медаль. И с винтовкой на лыжах тоже хорошие.

– Летиция, а могу я отсканировать…

– Зовите меня просто Лета, меня так звали. А как вас мама звала?

– Кен. Или Кеня.

– Кен? Как Том и Гек.

– Как Чук и Гек, – засмеялся я.

Пора было уходить, а я все перебирал фотографии. К ней пришел мальчик-ученик, и наступило время прощаться. Я положил на стол деньги, просто как родственник, просто помочь, но она, сказав банальное: «что вы, не надо», засунула мне их в карман пиджака. Я испросил разрешения зайти еще раз, Сашка дал мне согласие и просил не затягивать с визитом, даже если мамы не будет, он меня с радостью примет.

Не знаю, почему после этого вечера я каждое утро посылал записку Летиции на ее электронный адрес, до планерки, до рабочего дня. Мне было важно, что она ответит, хотя бы простым: «Спасибо». Я молотил чушь, беспокоился о здоровье, передавал привет Сашке, отчитывался о новообретенных родственниках, посылал выписки из архива и страницы журнала «Разведчик» 1914 года, где упоминались боевые заслуги Гроше. Я не был влюблен, тем более, что она была моей какой-то там юродной сестрой, я просто хотел, чтобы она прочла, вспомнила меня, может, улыбнулась, может нахмурилась, задумалась или засмеялась. Это стало необходимостью, как повисеть пять минут утром на турнике или побриться, без этого день не мог сложиться, все бы пошло не так, а я бы раздражался. Она отвечала скупо, но все-таки отвечала. И от этого у меня прибывала энергия, я готов был свернуть горы, я пугал этим подчиненных, которые не успевали за мной.