Елена Шевченко - ГрошЕвые родственники

Сын, когда подрос, смотрел укоризненно, мол, мать обижается, а мать святое, и я давал ему слово, что завяжу. Так и было. На полгода. Сын не пьет, боится, и это верно. Я ему даже впаял, что у нашего рода ген алкоголизма, и лучше опасаться спиртных напитков. Он и опасается. Всего – девушек, алкоголя, чужих людей, четверок по учебе, быть смешным и нелепым, он заносчив и осторожен. Но трудолюбив и упорен.

Я рассказал ему про родословную, по скайпу, бумажки показывал, торопился. А он ответил, что ему пора идти в гости, где они будут играть в «Мафию». Я в его годы играл в преферанс и пил пиво, на водку денег не было. Я не обиделся, я был обескуражен, неужели ему не интересно, кто мы и откуда и почему такие дураки неприкаянные, живущие чужую жизнь. Я думал, мы вместе с ним найдем ответы на все вопросы, которые задали эти девять поколений. Мы это чудесным образом получили, потому что пришла пора все узнать, и еще что-то можно изменить, и наладить для будущего. Но он бежал играть в «Мафию». А чем «Мафия» лучше коньяка?

Но он вернется, рано или поздно вернется, и я отдам ему все эти списки и таблицы, и он будет счастлив, как я сейчас. Я блаженно улыбался, Маришка смотрела на меня озабоченно, но молчала. Я спрятал пустой пузырек в сумку и уставился в окно, до Белостока оставалось четверть часа. В полупьяном мозгу почему-то всплыла улыбка Летиции. Чему она тихо радуется в своей ободранной хрущевке? Она мне не объяснила, но ее улыбка делала счастливым Сашку, которому я обещал почистить саблю. Ему пока еще интересно все, что уже интересно мне.

На вокзале Белостока я сразу узнал Збигнева Гроше. Это был настоящий старший брат, даже больше похожий на меня, чем родной брат Венька. Того же роста, что и я, лысеющий, с животиком, пухлыми ручками и в идеально чистых ботинках. Я смотрел, как в зеркало, таким я буду через десять лет.

Збигнев был в костюме-тройке, который давно не сходился на животе, надевался по торжественным случаям, последний раз, когда сын окончил школу, а потом он висел в шкафу с пучками лаванды в кармане, чтобы отогнать моль. Лаковые ботинки блистали, как его гладко выбритые щеки, а на пуговице жилетки висела золотая цепочка, уходившая в жилетный карман. Это были часы дедушки, как позже сообщил он, заводили их от случая к случаю. А тут случай выпал, да еще какой. Он тоже узнал меня, хотя ни разу не видел, засмеялся, бросился навстречу:

– Брат, брат.

– Збигнев… – я открыл объятия, он обхватил меня.

– Збышек, – поправил он, церемонно поклонился. – А это Агнешка, моя супруга. Сын, увы, не смог приехать, он у нас в Берлине.

– А мой – в Мюнхене.

Збышек засмеялся, и тут мы обнялись, как настоящий братья, которые не виделись триста лет. Милая плюшка Агнешка стояла рядом, радуясь празднику, который сейчас будет. Они оба замечательно говорили по-русски, учили в школе.

Агнешка была отличницей, могла даже поступить в университет, но она вышла замуж за Збышека, с которым сидела за одной партой. Збышек закончил сельхозинститут и женился на ней. Он не пошел работать в колхоз, или как там это называлось в Польше, они поехали под Белосток, в дом Агнешкиной бабушки. Все остальные родственники живут в городах, кто в Кракове, кто в Варшаве. А умный Збышек наладился выращивать клюкву на гидропонике, ее отлично скупали немцы. Агата собирала грибы в заповедных местах, которые открыла ей бабушка, сушила и продавала тем же немцам, задорого, но грибы были отличными.

– Хорошо, что у Збышека появился брат, – Агнешка радовалась тихой улыбкой за мужа.

Она всегда считала его особенным, принцем, а над ней смеялись, какой из него принц. Но зря они злословили и потешались, так и вышло, брат из Москвы, которого она уже любила, утверждает, что Збышек если не принц, то барон по рождению. И получается, что все она правильно сделала тридцать пять лет назад.

Збышек всем соседям уже прочел письмо московского брата. Распечатал на принтере родовое древо и даже заказал шикарную раму, но все не верили, что Збигнев Гроше особенный. Потому что завидуют, вынесла приговор Агнешка. И вот случилось чудо – брат приехал, и все могут его увидеть. И даже посмотреть на их праздник в усадьбе, так она называла дом, который за последние сорок лет оброс пристройками и верандочками и превратился в невысокий замок. Замок Барона Збигнева Гроше. Агнешка пылала щеками, поправляла бусы, которые впервые надела, хотя сын привез их из Индии еще год назад.

На стареньком «форде» мы добрались до дома Збышека, который сиял огнями, чтобы все видели, какой праздничный прием будет у них.

Агнешка постаралась как следует: зельц, который так нравится мне, но Маришка редко его покупает, говорит, что это плебейская еда, квашеная капуста, тертый хрен, запеченная рулька, домашняя колбаса, соленый окорок, квашеные грибы, картофельные оладьи – капытка, старка, сливовица для дам, все домашнее, все, что я так люблю. А Збышек вынес вареных раков, гордо назвав их польскими омарами. И еще моченая клюква. А потом бигус, а потом еще маковник – рулет с изюмом и маком.

Они радовались тому, как я облизывал пальцы, как я съел порцию капусты, как я высасывал клешни и лапки раков. Это было все то, что я обожал, и всего этого было в изобилии. Агнешка принесла еще капустки, как она ее называла. И «капустка» не бесила меня, как «мороженка». А что же это еще, как не капустка: хрусткая, тонкая и прозрачная, как китайская лапша, с красными шариками клюквы и острым вкусом тмина.

Збышек налил по рюмке старки и обнял меня, он вновь признал во мне брата, я любил ту же еду, что и он. Чтобы как-то скрыть чувства, доводящие до слез, он достал трубку, но Агнешка строго посмотрела на мужа, и он пошел курить во двор, позвав меня с собой, женщины остались делиться рецептами.

В сарае обнаружилась бутылочка ореховой настойки, которую Збышек готовил к нашему приезду. Это было не хуже «Бисквита» или «Мейкова». Ароматный дым от трубки медленно поднимался к потолку, а я рассказывал Збышеку про предков, все, что успел узнать. Он рассказал мне про отца, который после войны бежал из Белоруссии в Польшу, чтобы остаться поляком. Я усмехнулся, а поляки ли мы, или кто еще. Мы просто Гроссе или Гроше. Збышек расчувствовался, он был совсем один, если не считать Агнешки, но Агнешка давно уже его часть, его сын останется в Берлине, значит, его внуки, коли Бог их даст, будут немцами.

– Но они будут Гроше.

– Это хорошо. Хорошо, что приехал. Ты мой брат. И хорошо, что у нас еще есть братья. И мы не одни.

– Все Гроше – родня, – это было моим заклинанием, молитвой, мечтой и спасением, избавлением от скуки и тоски, когда день похож на день, и нет надежды на выход из этой тягомотины, которую я принял на себя добровольно, ради семьи.