Самара Мо - Биф Веллингтон, или На..й готовку

– Вообще-то, тётя, если ты не знала, эта грёбаная нога, по милости твоей необыкновенно заботливой сестрёнки, уже много лет доставляет мне массу неудобств и боли. Но… какое тебе собственно дело до моих переживаний? Лучше объясни – что здесь творится? Ты занялась прополкой сада что ли? Зачем ты повыдёргивала столько цветов? – спросила я, бесцеремонно скинув вырванные с корнем растения на землю, после чего отряхнула свою безвозвратно изгаженную почвой белую тунику от Ив Сен Лорана и размяла ладонью ноющую от долгой неудобной прогулки ногу. Негодование и любопытство привели меня в дом тётушки, которая, кстати, тёткой мне вовсе не являлась. Её встревоженный голос озадачил меня ещё во время разговора по телефону, но я и представить себе не могла, что застану её в столь растрёпанных чувствах. Такой взвинченной я не видела её ещё никогда.

Рука её дернулась, сведённая судорогой. По телу пробежала дрожь, от которой женщина сжалась, словно бы пытаясь укутаться в кокон, и закрыла глаза. Несколько секунд она не двигалась вообще, всё больше удивляя меня своим поведением, а потом схватила цветок и резким движением отсекла секатором пол стебля. Не глядя, Офелия кинула изувеченную лилию куда-то себе под ноги. Я пригнулась, ведомая любопытством и увидела стоящую под столиком плетёную корзину, которую и не заметила бы, даже если бы подошла ближе.

– Почему не отвечаешь? – попыталась произнести я грозно, но вышло не очень. – Поднялась по ступенькам из светлого теплого дерева на веранду, стараясь не сильно нагружать ногу. Медленно обошла оставленные босыми ступнями старушки земляные следы. Подошла к креслу, расположенному рядом со столиком и уселась в него, вздохнув с облегчением. Наклонив голову, заглянула в корзину. Оказалось, там уже лежали три срезанные ею лилии, к которым и присоединился тот покалеченный цветок. Судя по всему, она намеревалась проделать то же самое со всеми остальными лилиями. Но зачем?

– Нужно больше цветов. – В подведённых чёрными неаккуратными стрелками глазах читалась дикость. – Я не подозревала, но понадобится больше.

– Что? О чём ты говоришь? – я протянула руку и взяла один из цветков. Поднесла его к носу и втянула в себя угасающий аромат. – Ты раньше никогда не срезала цветы. Сегодня особенный день?

– Как ты можешь говорить подобное? – произнесла она озлобленно, скривив свои красные тонкие губы. – Ты не можешь знать, что я делала раньше. Когда высаживаю их, когда срываю. Тебе это неизвестно. – Отрезанные стебли падали на подол её балахона с ужасающей скоростью. Лепестки, кружась, планировали на пол веранды.

– Ну да. Откуда мне знать? – И это было правдой. Свою двоюродную бабку, я можно сказать почти и не знала. Фактически, она приходилась сестрой той старухи, что воспитывала меня. Но я звала её тёткой. Возможно, причиной тому послужил тот факт, что они со старухой являлись друг другу кровными сёстрами. Эта бездушная особа навещала наш с бабкой дом строго по четвергам на протяжении долгих лет, в течение которых происходило моё ничтожное взросление. Только по четвергам, и ни в какой другой день больше. Что было тому причиной, мне неизвестно. Может когда-то, в далёком детстве, я и спрашивала её, но ответа я не помню. Она вообще всегда была странной женщиной. Никогда не носила обуви. Всегда надевала эти свои балахоны, укутывающие её тело с головы до пят. И все они, были красного, яркого, режущего глаза цвета, различаясь между собой лишь оттенками. Мне никогда не нравился столь яркий цвет её одежд, даже когда я была совсем ещё девочкой. Не нравилась напускная забота женщины, приносящей нам со старухой еду, бережно упакованную в пластмассовые контейнеры. Всегда теплые, словно она приготовила их где-то по пути к нашему дому, дорога к которому, с её то габаритами не могла составлять никак ни меньше часа. Ведь если бы она и впрямь желала бы заботится обо мне, то позвала бы жить в свой дом. В дом настолько красивый и опрятный, что он мне даже снился по ночам. Стены, обитые деревянными планками из побелённой сосны. Полы, застеленные мягкими пушистыми коврами, на которые так и тянуло прилечь, и вздремнуть часок другой, прикоснувшись к их пушистой поверхности щекой. Когда-то в детстве, я так и делала, но… не часто. Дом тёти Офелии я посещала всего несколько раз.

Я предпочла бы жить там, а не видеть её тучную переваливающуюся фигуру, приближающуюся к нашему покосившемуся дому, нагруженную пакетами с едой, от которой она скорее всего просто хотела избавиться, чтобы не перенасыщать своё и без того раздутое тело. Нет, я не видела в этом, ни акта милосердия, ни заботы. И всегда хотела крикнуть вслед её удаляющемуся по тропе силуэту: Если тебе что-то не нужно, просто выбрось это на помойку. Нечего таскать всё это к нам!

Но я всегда молчала, и долго плакала, уткнувшись головой в коленки, когда она покидала нас. Каждый четверг. В эти моменты, меня как никогда переполнял гнев, от осознания её состоятельности. От того что она не нуждалась ни в чём и при том не желала поделиться этим со мной. За что она так?

– Так зачем ты меня позвала? – спросила я, наблюдая, как Офелия яростно орудует острым, как бритва инструментом. Мой вопрос наконец-то достиг её мозга. Она остановила работу. Лицо её морщинистое, но вовсе не обвисающее, как это бывает у стариков, разгладилось. Брови, как и прежде, взмыли вверх, словно она вспомнила что-то крайне важное. Вечно выискивающие какой-то подвох глаза сосредоточились на мне, будто она только сейчас осознала моё присутствие.

– Кира, детка, – произнесла она, нереально мягким голосом, так сильно контрастирующим с тем, которым она говорила всего пару минут назад, что мне стало страшно от этого её внезапного спокойствия. Рот её расплылся в нежной улыбке, обнажив белые зубы. Теперь она выглядела такой, какой я привыкла её видеть. Ну… почти такой, если не обращать внимания на тёмную прядь волос, что выбилась из-под ярко-красной атласной ленты, перетягивающей её седые волосы. Эта прядь была единственной, по которой ещё можно было определить первоначальный цвет её волос. Теперь она торчала вверх словно кто-то тянул Офелию за волосы, до того, как я появилась на её пороге. А, может, это сделала она сама? – Ты не замечала чего-нибудь странного с моей сестрой, в последнее время?

Я рассмеялась. Звонко, почти истерично. Просто не смогла сдержаться.

– Странного? Ты для этого меня позвала? Узнать, не происходит ли что-то странное со старухой?! Откуда такое беспокойство?

– На то есть причины, – спокойно ответила тетка, не отводя от меня решительного пристального взгляда, говорящего, что сегодня она выведает все, что ей нужно.

– Что же, ладно. Странного, говоришь? С чего бы начать? Может, с её одержимости насекомыми, которых я не в состоянии извести ни спреями, ни ядами и о присутствии которых тебе, несомненно, известно. Я слышу их шорох по ночам. Жужжание крылышек, когда они перемещаются по дому. Муравьи, клопы, тараканы, мухи и саранча. В любой угол загляни, и ты найдёшь их там. Они прячутся в темноте, зарываются в пыль, выжидают, охотятся. Они приползают к ней. Я знаю. Эти твари любят ее, и она отвечает им взаимностью. Приманивает их, разбрасывая по полу хлебные крошки. Общается с ними. С живыми-то ладно, но как же быть с её непрекращающимися разговорами с мёртвыми тушками бабочек, которыми увешаны стены дома, в котором я вынуждена жить? Она гладит их. Вечно что-то бубнит себе под нос, прижавшись лбом к стене. Да что я говорю? Ты же и сама всё знаешь. Хотя нет. Насколько мне известно, ты предпочитаешь не замечать явных признаков её сумасшествия, ведь постоянно только и делаешь, что ругаешься с ней. Там, за закрытой дверью гостиной. Думаешь, я не слышала, как вы шипите друг на друга, словно две ядовитые змеи? Думаешь, я об этом не знаю? Не считай меня идиоткой!