Уильям Хьёртсберг - Сердце Ангела. Преисподняя Ангела

Метрдотель выдвинул мне стул.

– Я Гарри Ангел, – сказал я. – Мне звонил Штрейфлинг, адвокат, и сказал, что у вас ко мне разговор.

– Люблю, когда сразу переходят к делу, – заметил Цифер. – Выпьете что-нибудь?

Я, недолго думая, заказал двойной «Манхэттен». Цифер побарабанил отполированным ногтем по своему бокалу и попросил повторить. Ох ты, какие руки! К таким рукам пошел бы хлыст. Должно быть, у Нерона были такие. И у Джека Потрошителя. Холеные длани императоров и убийц. Хищные пальцы сужены книзу, как злые когти. Безвольный взмах отвердевает в мертвую хватку. Руки для недобрых дел.

Когда официант отошел, Цифер чуть подался вперед и одарил меня заговорщицкой улыбкой:

– Знаете, сам я ненавижу формалистику, но мне все же придется попросить вас показать документы.

Я достал бумажник и показал ему фотокопию удостоверения и значок почетного полицейского:

– Еще есть лицензия на оружие и водительские права.

Изучив содержимое пластикового кляссера, мой собеседник улыбнулся еще лучезарнее и возвратил его мне.

– Я-то привык верить человеку на слово. Это все мои юристы – они настояли.

– Перестраховаться не вредно, – заметил я.

– Надо же. Я думал, вы, что называется, человек рисковый.

– Только в крайних случаях.

Я все прислушивался, пытаясь уловить хоть малейший намек на акцент, но Цифер говорил безупречно ровно и правильно, его голос был словно отполирован крупными банкнотами, не переводившимися у него с пеленок.

– Может быть, перейдем к делу? – предложил я. – Я не мастер вести светские беседы.

– Весьма похвальное качество.

Цифер достал из нагрудного кармана оправленный в золото кожаный портсигар и выбрал себе тонкую зеленоватую панателу.

– Не желаете?

– Нет, спасибо.

Цифер обрезал кончик сигары складным серебряным ножиком и погрел ее над огоньком газовой зажигалки.

– Вы часом не помните такого Джонни Фаворита?

Я задумался.

– Это тот, что до войны еще пел в каком-то свинговом ансамбле?

– Именно. Это была мгновенная сенсация, как выражаются пресс-агенты наших звезд. В сороковом он выступал с оркестром Симпсона по прозвищу Паук. Названия пластинок я не помню, я этот свинг всегда терпеть не мог, но у него было несколько громких вещей. В театре «Парамаунт» публика с ума сходила – Синатры тогда еще и в помине не было. Да вы, наверное, помните: «Парамаунт» – это же в ваших краях.

– Во времена Фаворита я был еще мальчишкой. Я в сороковом только-только закончил школу в Мэдисоне, пошел работать в полицию. Мэдисон – это в Висконсине.

– Так вы со Среднего Запада? Никогда бы не подумал. Мне казалось, вы местный, коренной нью-йоркец.

– Здесь местных вообще нет. В центре, по крайней мере.

– Тонко подмечено. – Цифер исчез в голубом табачном облачке.

Судя по запаху, сигара была отменная. Я даже пожалел, что отказался.

– Нью-Йорк – город пришлых. Я и сам такой, – добавил он.

– А вы откуда?

– Скажем так, я путешествую.

Цифер отогнал колечко сигарного дыма, причем на пальце у него блеснул изумрудный перстень, поцеловать который не отказался бы даже папа римский.

– Понятно, – кивнул я. – А зачем вам этот Фаворит?

Официант материализовался возле нашего столика, поставил бокалы и так же незаметно исчез.

– Что ни говори, у него был приятный голос. – Цифер по-европейски, молча, поднял стакан на уровень глаз, кивнул мне и продолжал: – Сам по себе свинг я не переношу: слишком громко. Суетливо как-то… Но Джонни – это другое дело. Джонни, когда хотел, пел, как херувим. Когда он только начинал, я взял его, если можно так выразиться, к себе под крыло. Он был этакий гаврош из Бронкса: круглый сирота, тощий, нахальный. На самом деле его звали Джонатан Либлинг – почти то же, что Фаворит, только по-немецки. Он потом для сцены сменил фамилию. Фаворит ведь лучше звучит – не находите? А потом… Знаете, что было потом?

– Понятия не имею.

– В январе сорок третьего года его призвали. Поскольку он пел, то попал в особую часть, ездил по фронтам с концертами. В марте его включили в тунисскую концертную бригаду… Собственно, я не так уж много и знаю. Знаю, что однажды вечером во время представления немецкие бомбардировщики разнесли эстраду. Почти вся труппа погибла, но Джонни выжил. Его ранило в голову и в лицо… Хотя слово «выжил» здесь вряд ли подходит. Жизнь как таковая для него закончилась. Я не врач, не могу сказать точно, но, по-моему, его контузило.

– Контузило? Знакомо.

– Так вы воевали?

– Пару месяцев, в самом начале. Мне повезло.

– Ну вот, а Джонни – нет. Когда его привезли обратно, это был не человек, а овощ.

– Невеселая история. Только вам зачем я? Что именно вы от меня хотите?

Цифер потушил сигару и повертел в руках пожелтевший от времени мундштук из слоновой кости в виде свернувшегося змея с головой петуха. Петушиный клюв был раскрыт в крике.

– Прошу вас, имейте терпение, мистер Ангел. Окольным путем я подвожу вас к главному. Как я уже говорил, я помог Джонни в начале его карьеры. Агентом его я не был, но использовал кое-где свое влияние. И поскольку я принимал в нем довольно большое участие, мы с ним заключили договор. Есть некий залог, который должен быть выплачен в случае его смерти. Больше я, к сожалению, ничего не могу вам сказать: по условиям договора не имею права раскрывать подробности. Но это и неважно. Важно то, что Джонни был безнадежен. Его отправили в больницу для ветеранов в Нью-Гэмпшире, и казалось, что он проведет там остаток жизни. Тогда много было этих несчастных мальчиков. Но у Джонни были друзья, и у него были деньги. Немалые деньги. Он был далеко не скуп, но в последние два года зарабатывал столько, что даже ему не под силу было все это промотать. Часть этих денег он вложил в какое-то дело, причем его агент имел право распоряжаться доходами.

– История осложняется, – заметил я.

– Именно, мистер Ангел, именно.

Цифер задумчиво постукивал мундштуком по краю опустевшего бокала. Хрусталь звенел, словно далекий колокол.

– Друзья перевели его в частную клинику на севере штата, там применяли какие-то радикальные методы. Скорей всего, обычное шарлатанство: по крайней мере, Джонни эти методы не помогли. Но теперь деньги шли уже не от государства, а с его счета.

– А эти его друзья – вы их знаете?

– Нет. Надеюсь, вы не сочтете меня чудовищем, если я скажу вам, что судьба Либлинга интересует меня постольку, поскольку мы с ним связаны договором. С тех пор как Джонни ушел на фронт, я его больше не видел. Единственное, что мне нужно было знать, это жив он или умер. Мои поверенные пару раз в год связывались с больничным начальством и получали письменное подтверждение того, что Джонни еще жив. Так продолжалось до прошлого воскресенья.