Уильям Хьёртсберг - Сердце Ангела. Преисподняя Ангела

В моей квартире было всего-то две комнаты и кухонька-ниша с балкончиком на улицу. Не слишком шикарно по нью-йоркским меркам, но по личику Епифании можно было подумать, что она попала в гости к самому Рокфеллеру.

– Обожаю высокие потолки, – сказала она, вешая пальто на спинку дивана. – Чувствуешь себя важной птицей.

Я взял ее пальто и повесил в шкаф рядом с моим.

– Выше, чем в отеле «Плаза»?

– Почти. А комнаты здесь больше.

– Только бара внизу нет. Налить тебе что-нибудь?

Епифания одобрила мою идею, и я удалился на кухню, чтобы сделать нам виски с содовой. Когда я вернулся со стаканами, она стояла, прислонившись к дверному косяку, и рассматривала двуспальную кровать в соседней комнате.

– Чем богаты, тем и рады. Но ты не волнуйся, мы как-нибудь устроимся.

Я протянул ей стакан.

– Не сомневаюсь, – в ее хрипловатом голосе прозвучал недвусмысленный намек.

Она пригубила напиток, сообщила, что коктейль что надо, и села на диван возле камина.

– Его можно зажигать?

– Можно, если дрова купить.

– Я тебе напомню. Грех таким камином не пользоваться.

Я достал из дипломата Циферову афишку и показал ей:

– Знаешь такого?

– Эль Сифра? Знаю. Он пророк или что-то вроде того. По крайней мере, сколько я себя помню, он у нас в Гарлеме подвизается. У него и своя секта есть, маленькая, но он везде проповедует: куда позовут, там и выступает. Хоть за Грейса [42] Епископ Чарльз Грейс, или Папа Грейс (1881(?)–1960) – уроженец островов Зеленого Мыса, «чернокожий мессия». В двадцатых годах основал Всеобщий Дом Молитвы и собрал вокруг себя огромную паству. Богослужения сопровождаются музыкой, пением, плясками, криками и кружением: таким образом верующие «улавливают» Дух Святой. Папа Грейс нажил огромные богатства, его церковь и по сей день помогает едой и одеждой беднейшим членам общины. , хоть за Дивайна [43] Преподобный Отец Дивайн (Божественный) (? –1965) – популярнейший чернокожий проповедник. Год рождения и настоящее имя его – предмет споров. Преподобный Дивайн основал массовое движение под названием «Миссия мира». Члены движения верят, что Дивайн был Богом и что дух его по-прежнему живет на земле. Дивайн проповедовал всеобщее равенство, патриотизм, самодостаточность и скромность. , хоть для мусульман – все равно. Один раз даже в абиссинской церкви [44] Абиссинская баптистская церковь – старейшая «чернокожая» конгрегация Нью-Йорка, возникшая в 1808 году. выступал. Мне его афиши несколько раз в год присылают, а я их выставляю в витрине. Ну знаешь, как плакаты Красного Креста или фонда сестры Кенни [45] Элизабет Кенни (1870 –1952) – медсестра, известная общественная деятельница, занимавшаяся борьбой с полиомиелитом. В 1947 году удостоилась аудиенции у папы Пия XII и получила из его рук Медаль Святого Семейства. . Информирую общественность.

– А самого его ты когда-нибудь видела?

– Нет. А зачем он тебе? Он что, как-то с Джонни связан?

– Может быть. Пока точно сказать не могу.

– То есть не хочешь?

– Так, давай сразу договоримся: ничего из меня не вытягивать.

– Прости. Просто мне интересно, это ведь и меня касается.

– Да, и еще как. Потому-то тебе лучше ничего не знать.

– Боишься, что я кому-нибудь расскажу?

– Нет, боюсь, что кто-то решит, что тебе есть что рассказать.

Епифания побренчала льдинками в опустевшем бокале. Я налил нам еще и сел с ней рядом. Она подняла бокал:

– Чин-чин.

Мы чокнулись.

– Я тебе врать не буду. С тех пор как мы познакомились, я все еще топчусь на месте. Ведь он же был твой отец, твоя мама наверняка что-то о нем рассказывала. Вспомни. Ну хоть что-нибудь, даже если это мелочи какие-то.

– Она о нем почти не вспоминала.

– Но хоть что-то же она должна была говорить.

Епифания теребила сережку, маленькую камею, оправленную в золото.

– Мама говорила, что у него была власть. Сила. Он был волшебником, он многое хотел познать, не только Обеа. Мама сказала, что он научил ее многим темным искусствам, но что лучше бы он этого не делал.

– То есть?

– То есть, играя с огнем, в конце концов обожжешься.

– Твоя мама не интересовалась черной магией?

– Она была добрая женщина. С чистой душой. Она говорила, что Джонни так близко подошел к сердцу зла, что ближе некуда.

– Может, в этом была его изюминка?

– Может быть. Знаешь, девушкам обычно нравятся всякие темные личности.

«Интересно, а я тебе нравлюсь?» – подумал я.

– А больше она ничего не говорила?

Епифания улыбнулась, взгляд ее был неподвижен, как у кошки.

– Говорила. Говорила, что он был потрясающий любовник.

Я прокашлялся. Епифания откинулась на подушки: твой ход. Я извинился и ретировался в ванную. К зеркалу в полный рост была прислонена торчащая из ведра швабра: горничная поленилась дойти до чулана, который запирают в конце рабочего дня. На ручке швабры, как забытая тень, бессильно повис рабочий халат.

Я застегнул штаны и посмотрел на себя в зеркало. Дурак. Связался с подозреваемой. Глупо, неэтично и рискованно. Делом надо заниматься. Делом. А спать пойдешь на диван. Вот так.

Мое отражение осклабилось с совершенно идиотским видом.

Когда я вошел, Епифания улыбнулась. Она уже сняла туфельки и пиджак. Ее стройная шейка в треугольнике раскрытого ворота была неизъяснимо грациозна.

– Еще хочешь? – Я потянулся к ее пустому стакану.

– Можно.

Я прикончил бутылку, получилось крепковато. Передавая ей стакан, я заметил, что две верхние пуговки у нее на блузке расстегнуты. Я повесил пиджак на спинку кресла и распустил галстук. Топазовые глаза Епифании провожали каждое мое движение. Молчание накрыло нас стеклянным колпаком.

Под бешеный стук в висках я опустился рядом с нею на диван, взял у нее недопитый стакан и поставил его на столик. Губы ее приоткрылись. Я притянул ее к себе, и она затаила дыхание.

В первый раз это была сумасшедшая сцепка одежд и тел. Три недели воздержания неважно сказались на моих способностях, но я пообещал исправиться, если мне повезет и дадут еще один шанс.

– Везение тут ни при чем. – Она сбросила с плеч расстегнутую блузку. – Сливаясь друг с другом, мы говорим с богами.

– Может быть, тогда продолжим беседу в спальне? – спросил я, выпутываясь из брюк.

– Я серьезно, – прошептала она, развязывая мне галстук и медленно расстегивая рубашку.

– Это было еще до Адама и Евы. Мир родился, когда боги познали друг друга. Когда мы вместе, мы заново создаем мир.

– Это что-то уж слишком серьезно…

– Серьезно? Это же прекрасно!

Она сбросила лифчик, расстегнула помятую юбку и осталась в одних чулках с пояском.

– Женщина – это радуга, а мужчина – молния и гром. Вот, смотри.