Уильям Хьёртсберг - Сердце Ангела. Преисподняя Ангела

– Псих! – крикнула она между приступами кашля.

– Иногда я сам так думаю.

– Что на тебя нашло?

Епифания потерла шею. На безупречной коже темнели синяки от моих пальцев.

– Сам не знаю. Воды принести?

– Да.

Я пошел на кухню и вернулся со стаканом ледяной воды.

– Спасибо. – Она улыбнулась. – Ты всегда подружек душишь?

– Обычно нет. Мне сегодня сон приснился.

– Какой?

– Приснилось, что кто-то сделал тебе больно.

– Ты его знаешь?

– Да. Он мне каждую ночь снится. Мне снятся безумные сны, страшные. И каждый раз он издевается надо мной, мучит. Сегодня он мучил тебя.

Епифания отставила стакан и взяла меня за руку.

– Похоже, что какой-то боко наслал на тебя сильную вангу.

– Слушай, детка, давай будем говорить на родном языке.

Епифания рассмеялась.

– Лучше я тебе быстренько все объясню. Боко – это злой хунган. Такой, который только черной магией занимается.

– А хунган это кто?

– Жрец Обеа. То же самое, что мамбо, только мужчина. А ванга – это проклятие или злое заклинание. Ну сглаз, понимаешь? Судя по тому, что ты рассказываешь, ты попал под власть какого-то колдуна.

У меня застучало сердце.

– Значит кто-то наложил на меня заклятие?

– Похоже, что так.

– Тот человек из моих снов?

– Скорей всего. Ты его знаешь?

– Ну, можно сказать и так. В последнее время я с ним связан.

– Это Джонни?

– Нет. Но из той же оперы.

Епифания вцепилась мне в руку.

– Это то, чем отец занимался. Он служил дьяволу.

– А ты разве нет? – Я погладил ее по волосам.

Она обиженно отпрянула.

– Ты что, правда так думаешь?

– Ну ты ведь мамбо.

– Да, и я сильная мамбо. Я служу добру, но это не значит, что я не знаю, что такое зло. С сильным врагом лучше быть настороже.

Я обнял ее одной рукой.

– А ты можешь мне сделать амулет, чтобы защищал меня в моих снах?

– Если бы ты был верующий, то да.

– А я уже обращаюсь, и чем дальше, тем больше. Прости, что сделал тебе больно.

– Ничего. – Она поцеловала меня в мочку уха. – Я знаю один способ – все как рукой снимает.

Способ оказался весьма действенный.

Я открыл глаза и увидел узкий луч раннего утреннего солнца. В луче плясали пылинки. Епифания лежала рядом, из-под одеяла выглядывали ее коричневое плечико и худенькая рука. Я сел, откинувшись на подушку, и потянулся за сигаретой. Луч разделил кровать на две половины, тоненьким золоченым шоссе прочертил топографию наших тел.

Я наклонился и поцеловал спящие глаза Епифании.

И тут раздались громовые удары в дверь. Только полицейские объявляют о себе таким грохотом.

– Эй, Ангел! Открывай!

Стерн.

Епифания испуганно распахнула глаза. Я прижал палец к губам.

– Кто там? – прохрипел я, как будто со сна.

– Лейтенант Стерн. Открывай давай, да поживее.

– Сейчас, сейчас.

Епифания села в кровати, перепуганными, сумасшедшими, непонимающими глазами уставилась на меня.

– Полиция, – шепнул я. – Не знаю, что им надо, наверно, вопросы задать. Ты можешь тут посидеть.

– Ну долго еще? – проревел Стерн.

Епифания замотала головой и в два прыжка умчалась из комнаты. Запихивая ногой под кровать ее разбросанные вещички, я услышал, как тихонько закрылась дверь в ванную. Стерн не жалел кулаков и лупил без передышки. Я взял ее раскрытый чемодан и сунул в шкаф на верхнюю полку под собственные пустые кофры.

– Иду, иду! – крикнул я, натягивая мятый халат. – Иду! Не надо дверь ломать!

В гостиной на спинке дивана обнаружился чулок. Я обвязал его вокруг пояса под халатом и открыл дверь.

– Свершилось, – фыркнул Стерн, проталкиваясь внутрь мимо меня.

За ним следовал сержант Деймос, облаченный в оливковый костюм из быстросохнущей ткани и соломенную шляпу с полосатой ленточкой. Стерн остался верен мохеровой паре, но на этот раз был без своего плаща.

– Посмотришь на вас, ребята, и сразу видно: весна, – сказал я.

– А ты все спишь?

Стерн сдвинул на затылок шляпу с темными пятнами пота и окинул взглядом комнату:

– Тут, что, драка, что ли, была?

– Встретил вчера дружка боевого, пошумели малость.

– Как люди-то живут, а, Деймос! Ночью – гулянки, на работе – виски, спи – не хочу. А мы с тобой, как дураки, в полицию пошли. И как зовут этого твоего дружка?

– Эзра Паунд.

– Эзра – имя какое-то деревенское. Фермер, что ли?

– Нет, запчастями торгует в Айдахо. А сейчас домой улетел. Утром сегодня был рейс из Мичигана, так он в пять утра собрался – и в аэропорт.

– А не врешь?

– Вам – никогда! Лейтенант, если я сейчас не выпью кофе, мне каюк. Ничего, если я кофейник поставлю?

Стерн присел на ручку кресла.

– Валяй, нам-то что: бурду сваришь – в унитаз выльем.

И тут, как по сигналу, что-то грохнуло в ванной.

– Там, что, есть кто-то? – поинтересовался Стерн, тыча большим пальцем в сторону двери.

Дверь отворилась, и на пороге возникла Епифания с ведром и шваброй. На ней был рабочий халат, волосы собраны в узел и покрыты каким-то грязным лоскутом. Она ссутулилась и шаркала ногами, как столетняя старушенция.

– Все, миста Ангел, в ванне все, – уныло прогундосила она, глотая половину звуков, прямо как настоящая негритянская карга. – У вас гости, да? Я тогда сейчас пойду, а потом вернусь, ладно?

– Хорошо, Этель. – Я едва сдержал улыбку, когда она в той же манере прошаркала мимо меня. – Я скоро ухожу, ты тогда сама откроешь, когда захочешь.

– Хорошо. – Она причмокнула губами, словно водворяя на место беглый зубной протез и двинулась к двери. – Доброе утро, жентльмены. Простите, что помешала.

Стерн взирал на нее, разинув рот. Деймос замер на месте и только скреб в затылке. Я затаил дыхание: заметят или нет, что она босиком? Фу-у, обошлось. Епифания благополучно исчезла за дверью.

– Господи, прямо как с пальмы слезла, – пробормотал Стерн. – Зря их тогда освободили. Сидели бы на плантациях…

– Напрасно вы так. Этель у меня молодец, – отозвался я из неглубокой кухонной на кухне, где как раз наполнял кофейник. – Она не Эйнштейн, конечно, но квартиру держит в порядке.

Сержант Деймос осклабился:

– А что, правда, должен же кто-то и толчки чистить.

Стерн с усталым отвращением оглядел напарника, видимо, думая, что того самого неплохо бы сослать на подобные работы. Я прибавил огонь на двухконфорочной плите:

– Ну что у вас за дело ко мне?

Я опустил в тостер кусок хлеба.

Стерн встал с дивана, прошел в мою нишу и прислонился к стене рядом с холодильником.

– Тебе знакомо имя Маргарет Крузмарк?

– Слыхал.

– Что ты о ней знаешь?

– Да то, что в газетах писали.

– А именно?

– Дочь миллионера. Ее убили на днях.

– А еще?

– Я не могу каждое убийство расследовать. У меня своих дел по горло.