Александра Васильева - Глазами маски

– Не только он, позволю себе заметить. – Хэпи вежливо отстранился от головы Квентина, собиравшейся, по всей видимости, дружески пасть на его плечо.

– Первая любовь, – Гордас закрыл глаза, – ничего давно уже нет, а образ ее – в душе навеки. Новое чувство – лишь блеклая копия прежнего…

Она – блеклая копия… Хэпи потер переносицу:

– И тебе совсем не совестно такое говорить при Квентине? – Спросил он с легким укором.

Между тем Гордас продолжал рассуждать:

– Образ, что останется с тобой до конца, до последнего вздоха, образ, что сопровождает тебя во снах. Очнувшись наяву, ты готов снова любить, но это лишь воспоминание. Человеческая память – удивительная штука. Не было бы ее, не было бы и нас, как таковых. – Гордас требовательно уставился на Хэпи. – Понимаешь?

– Конечно. – кивнул тот. Его темные глаза с запрятанными на глубине эмоциями смотрели на Гордаса изучающе. – Память формирует в нас личность, характер, диктует привычки и правила, – монотонно согласился он.

Гордас удовлетворенно кивнул.

– Я тебя, Гордас, первый раз в таком… – Квентин замялся, но, прожевав длинную паузу, наконец подобрал верное слово и продолжил, – …человеческом состоянии вижу.

– Может, ты и себя вместе с ним заметишь? – усмехнулся Хэпи.

Квентин не расслышал, шепнув Хэпи на ухо:

– А чего Гордас вдруг о любви заговорил?

– Он влюблен в твою Солу, – ответил Хэпи.

– Что? – Квентин часто заморгал.

– Вот именно, что это ты такое несешь, Хэпи.

– Просто он еще этого не осознал, – так же на ухо шепнул Хэпи растерянному Квентину.

* * *

Вечер опускался на город медленно. Догоравшее солнце еще дразнило слабым теплом. Осенний дождь тихонько всхлипывал. Осыпавшиеся листья лежали неподвижно. Кровавыми ранами земли казались они в блесках слепнущего солнца.

«Отчего только люди так любят осень? Это же настоящая смерть:

лето медленно умирает, купая нас в своей агонии красок… Да, Квентин бы сейчас сказал: «Зато какая смерть! Красивая, пышная!» Поэты… – Азраил дернул уголком рта.

– Нелепая, говорю я. Если мертвых одеть в роскошь, смерть что, будет радостней?»

Азраил поднял голову, с дерева слетел большой кленовый лист, скользнув по его плечу. Он поднял его.

«Как красиво ты вычертила линии. Природа, все же мы с тобой родственны. Смотри, это же моя рука…»

Азраил приложил кленовый лист к ладони.

«По красоте они равны», – мысль эта развеселила Азраила. Поднявшись с лавочки, на которой сидел вот уже полчаса, он сделал пару шагов по влажной земле и прислонился к старому дереву. Вдалеке замелькал силуэт девушки. Азраил узнал его. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и судорожно улыбнулся.

– Азраил, ты здесь? – позвала Заретта тихо, сев на лавочку с кленовым листом. Азраил не сразу ответил:

– Какое плаксивое настроение у нашего дня… – произнес он полудыша, полусмеясь.

– Прости, что задержалась: провожала друга.

– Друга? – удивился Азраил. – Ты… как? – спросил он, еще не поднимая глаз на девушку.

– Как обычно, – натянуто улыбнулась она. – А ты?

– Похоже. – Азраил сел рядом с Зареттой.

– Вот и славно, – руки ее дрожали.

– Что с тобой, Заретта?

– Я получила завещание отца. Прошло уже полгода, а я до сих пор не могу поверить в то, что его нет.

– Тебе больнее, чем мне, – Азраил наконец поднял глаза на сестру. – Я не знал его. Но я могу понять.

Заретта смотрела на серое небо, обрамленное яркими кронами высоких деревьев.

– Он словно бы чувствовал, что скоро уйдет. Всю жизнь он искал тебя – и вот нашел незадолго до смерти. Последнее время со мной происходят странные вещи.

Азраил насторожился.

– Нет. Пустое. Вряд ли я смогу объяснить. – Заретта испуганно замолчала.

– Попробуй, – тихо попросил Азраил.

– Меня словно не существует. Моя память слоится, делится на множество чужих жизней…

– Когда это с тобой началось?

– Не так давно. Я словно бы потерялась, уступила место кому-то другому. Это сложно описать. Меня нет, есть тусклый набросок неумелого художника. Я растеряна, не образно – буквально. Не могу тебе рассказать всего. Не сегодня.

– Завтра?

– Нет, и не завтра.

– Когда?

– Я еще сама не разобралась до конца.

– «Что ж, я намерен ждать», – произнес Азраил твердо.

Заретта протянула ему конверт:

– Это лично тебе. Там было два письма. И еще, Азраил, я уже говорила: отец завещал квартиру нам двоим, ты…

– Я помню, – перебил Азраил, – но я привык жить один. – Он взял письмо. – Не читала?

– Нет. Я боюсь писем. Послание отца долго не могла прочесть, – грустно ответила Заретта, встала и быстрыми шагами пошла прочь.

Азраил еще с полминуты смотрел на запечатанный конверт, затем поднял глаза. Навстречу ему из противоположного угла парка шел Руфус.

– Руфус! – как-то безжизненно крикнул он, подняв над головой руку.

Руфус подошел:

– Какой ты бледный. Вблизи кладбища все становятся мертвецами.

– Что это у тебя? – кивнул он на конверт.

Азраил криво улыбнулся:

– Завещание.

– Да ну! – угольные глаза Руфуса таинственно заблестели, и прежде чем Азраил успел что-либо сообразить, тот выхватил конверт.

– Ты что… – Азраил растерянно смотрел на друга.

– Денег там нет, – серьезно заключил Руфус, так же серьезно добавив, – ценных бумаг тоже.

– Отдай, Руфус, – устало попросил Азраил.

Руфус вернул конверт, испуганно вглядываясь в лицо Азраила.

– Да что с тобой такое? Не хочешь мне ничего рассказать? – он протянул Азраилу руку.

Тот схватился за нее со старческой беспомощностью и поднялся с лавочки:

– Нет.

Время текло, куда-то торопясь по вредной привычке. Давно перебравшись за полночь, оно не останавливалось, стремясь теперь к новому дню. Посетители ночного бара уходили и приходили, задерживались, одни – на минуты, иные – на часы, и те, и другие периодически бросали косые взгляды на столик в центре, за которым сидели трое молодых людей и что-то эмоционально обсуждали.

– Вальсам нам этого не простит, убьет, пожалуй, – решил Хэпи, высвобождая свою шею от объятий Квентина.

– Ты про репетицию? Да забудь! – воскликнул Гордас, и уронил лохматую, пьяную голову на плечо Хэпи. – Может у нас быть немного свободы?

– Свободу свободным актерам! – бодро поддержал Квентин.

Хэпи сдержанно улыбнулся:

– Слушай, Квентин, ты самостоятельно передвигаться в силах?

– Конечно – кивнул Квентин, заняв последнее дружеское плечо. – Отчего, скажи мне, ты никогда не пьянеешь, а? – проговорил он в шею Хэпи.

– Наверное, оттого… – Хэпи взял Гордаса и Квентина под руки и попытался с ними встать, – что я никогда не пью, – поскользнувшись, он приземлился со своей парой на то же место.