Леонид Бабанский - Практика соприкосновений

Вдруг музыка умолкла. Борис надолго замер в позе Штрауса с одноименного памятника, ныне стоящего в городе Вена, если эту статую никто ещё не разгромил. Я сумел воспользоваться возникшей паузой и высказал единственно правильную, на мой взгляд, идею:

– А не пойти ли нам с вами, дорогие товарищи, погулять?

Девочки обрадовались, Борис промолчал, только общий друг, филармонический Альтист, пробормотал мне на ухо:

– Слышь, Лексей, кочумай… Смотри, еды сколько остаётся.

– Обожраться, что ли, – тихо возразил я. – В меня не лезет.

– В тебя не лезет, я при чём? – дружески заметил альтист, допивая кофе с пирожком, но вынужденно отправился на прогулку вместе со всеми.

На улице мы пошли, конечно, к театру оперетты. Здание это волновало всех. Девушек – потому, что это было их первым настоящим рабочим местом после студенческого оркестра и занятий с педагогом в классах. Меня – потому, что располагалось в бывшем здании КГБ, переданном театру после окончания строительства новейшего специального помещения. А во дворе старого дома, ныне ярко окрашенного, расцвеченного огнями и афишами, я часто гулял с мамой, приведённый ею за руку, между елями и чужими дядями в гражданской одежде. Так было странно осознавать – куда меня водила в детстве мама, туда меня ведут милейшие девушки и такие взрослые знакомые, одного из которых я сегодня ещё вполне бы мог назвать другом, а теперь вот и не знаю, кто я ему. И кто он мне.

Альтист тоже был слегка взволнован, ибо под ручки с ним шагали две прекрасных спутницы, что, похоже, совершенно его устраивало. Они шли впереди, перед нами с Борисом и Ларочкой, весело общались между собой, да ещё и нас старались время от времени привлекать к беседе. Вдруг я понял, что их разговор коснулся и моей скромной персоны. Это до меня дошло, когда одна из сопровождающих Альтиста девушек, которую я лично для себя назвал Рыжей, обратилась лично ко мне с непростым вопросом:

– Лёшенька, скажите, пожалуйста, знаете ли Вы, где находится у женщины пистолет?

«Ну, началось… – подумал я. – Теперь что говорить-то?»

Компания наша приостановилась. Рыжая с хитрым лицом ждала от меня хоть какого-нибудь ответа. Борис отвернулся. Филармонический Альтист закашлялся сигаретным дымом.

– У женщины? – уточнил он. – Или у девушки?

Тут Ларочка взяла меня под свою защиту.

– Ну как вы так можете! – расшумелась она. – Что за дурацкие вопросы! И что вы к мальчику пристаёте? Что вы от него хотите? Вообще, откуда ему знать?

– Твой, что ли, мальчик? – возмутилась Рыжая. – И что я такого у него спросила? И ничего особенного я в виду не имела.

– Скажи тогда, – добивалась Лариса, – а что ты такого простого имела в виду?

– Ну, – будто засмущалась скрипачка, – совершенно уж ничего такого, что могло бы вашего мальчика огорчить. Я просто хотела сказать, что есть такой предмет женского туалета…

– Какой! – настаивала Ларочка.

– Или это предмет одежды, – хитрила Рыжая, – я просто боюсь ошибиться. Потому и хотела уточнить.

– Да будешь говорить или нет? – вскричал Альтист. – Говори, не рви душу. Только без форшлагов.

– Что ты, какие форшлаги… Вообще, ты слышал от меня когда-нибудь хоть один форшлаг? Я имела в виду одну вещь… Вы все, может быть, знаете. Пажики. Да, именно их. Что такого… Это одежда или туалет? Лёшенька, как ты думаешь?

– А что, – спросил я, – туалет и одежда – это не одно и то же?

Тут девушки устроили беготню, писк и смех. Я, вообще, пажик один раз видел, он дома у нас на полу валялся, и пистолет видел, даже в руках держал, но никак не мог взять в толк, как на пажиках будет пистолет болтаться? Чудно, что только женщины не изобретут. Видимо, это просто какие-то фантазии, ничего больше. И у отца, главное, не спросить, не говоря уж о матери. Надо будет впоследствии Ларочку озадачить по этому поводу – удержится ли на пажиках пистолет. Только бы не забыть, размышлял я, да улучить удобный момент. Хотя, ужас какой – с девушкой общаться на такую сомнительную тему… Что она может обо мне подумать?.. Вдруг объяснять начнёт. А как Борис посмотрит на такие объяснения… И что у них за любовь …Так продолжалась в тот вечер наша прогулка между пажиками, пистолетом и ариями из прекрасной оперетты «Марица». Кстати, всем, кто не слышал или не смотрел это фундаментальное произведение великого композитора Кальмана, я категорически рекомендую его как сглаживающее многие углы и разрешающее противоречия сложных межчеловеческих отношений. Вот и мы со смехом и шутками добрались в тот вечер до конечного пункта нашей прогулки – театра Музкомедии, где на всех афишах чёрным по белому был обозначен в качестве участника Большой филармонический оркестр. Убедившись в этом факте, надышавшись ароматом елей, окружавших здание театра со всех сторон, команда наша двинулась в обратный путь. Получалось так, что всю дорогу Ларочка то была со мной под ручку, то с Борисом, лепетала что-то такое неопределённо-воздушное, и все наши любовные страсти как-то постепенно улеглись. Или улетучились. Или никогда и не возникали. Или возникали, но только в одной моей голове? Я очнулся от этих размышлений только возле Ларочкиного крыльца, когда она со всеми распрощалась, расцеловалась и упорхнула в свой подъезд со своего высокого крылечка. Компания тут же распалась, мы с Борисом остались вдвоём, друг напротив друга. И пошли мы с ним к нашему дому, палимы ярким лунным светом.

Шли недолго, хоть и не спеша. Борис впервые к разговору как-то был не склонен. Огромная яркая луна сопровождала нас до самого дома. Около своего подъезда Борис вдруг повеселел, встрепенулся и протянул мне листок бумаги с телефонным номером.

– Вот, – сказал он, – это тебе. Лариса просила позвонить. Так ты уж, пожалуйста, не забудь.

– Звонить Ларисе? – переспросил я. Похоже было, что мои любовные приключения ещё не окончились. – А я-то почему должен звонить?

– А кто же ещё-то? Она тебя просит, не меня.

– Что-то случилось?

– Что такого могло случиться? Всё в порядке. Даже очень хорошо, – утверждал Борис. – Звони, и не вздумай стесняться. Жизнь, она, понимаешь, как оперетта. Штука весёлая. У меня свои отношения, у тебя другие. А музыка одна на всех. И персонажи всё те же. Ты только одно запомни, самое главное: Сильва Вареску никогда не даст поцелуя без любви. Запомнил?

– Запомнил… – пробормотал я.

– Вот так и дыши.

– Так-то оно так… Да, понимаешь, такое дело… Песня есть одна, хорошая песня. Так в ней поётся, что, будто бы, «если случится, что друг влюблён, а я, понимаешь, на его пути»…

– И что?

– «Уйду, значит, с дороги, такой закон. Третий должен уйти».

– Песня, Лёша, она песня и есть. Она есть молитва. Если, конечно, сильная песня. А я тебе про оперетту толкую. Прислушайся, внедрись. В оперетте, видишь ли, жизни побольше. Простой реальной жизни. Которая, бывает, нам тоже очень нужна. Впрочем, давай. Твой выбор.