Александр Лаптев - Заклятие шамана

Я плыл, уже ни на что не надеясь и вконец расстроившись, утратив веру во всё, во что должен верить всякий разумный человек. Взгляд рассеянно скользил по зелёным зарослям, и вдруг я увидел скалу, в которой виднелось овальное углубление, на верхнем ободе которого были заметны следы чёрной копоти. По всем признакам это была пещера! Сердце радостно забилось. Нашёл! Нашёл! Но… как же? Ведь нужная мне пещера осталась далеко позади! С другой стороны, какая мне разница? Главное, есть укрытие. Вдали от воды и в полной безопасности. Разведу костерок, вскипячу воду в котелке, буду пить горячий сладкий чай и греться у костра, буду смотреть на играющее лунными бликами озеро и на великолепное небо (какого никогда не бывает в городе), на яркие необычайно яркие звёзды и туманности. Если повезёт, увижу НЛО (которых, говорят, здесь много). О-о-о! Как это здорово! Чудесно! Восхитительно!..

От моей хандры не осталось и следа. Через минуту я торопливо вытаскивал байдарку на берег. Бросил её в кусты, вскинул на плечи рюкзак и полез сквозь чащу в гору. На то, чтобы преодолеть по отвесному склону пятьдесят метров, я потратил четверть часа. Подошвы отчаянно скользили, кусты царапались и цеплялись за одежду, насекомые так и норовили укусить побольнее, а рюкзак с ужасной силой тянул назад, так что я едва не улетел обратно к своей байдарке. К счастью, всё обошлось. Отдуваясь словно запаленный конь, я выбрался на небольшую площадку перед входом в пещеру. Каково же было моё разочарование, когда я увидел, что это вовсе не пещера, а обычный «карман» в скале. Издали не видно, что это всего лишь углубление в скале. Как если бы зачерпнули двухметровым ковшиком часть скальной породы – и вот вам небольшая выемка, в которой можно, при желании, расположиться на ночлег. Ежели пойдёт дождь, то, конечно, промочит. И если зверь налетит – прятаться негде. Но и всё равно это лучше, чем ночевать под открытым небом. Тут и готовое кострище, и монолитная стена с одной стороны, а с другой – крутой склон, по которому не очень-то побегаешь. Вряд ли какой-нибудь зверь снизу прыгнет!

Я шагнул к скале и уже собрался бросить рюкзак на землю, но вдруг увидел множество крупных костей возле самой стены в углублении. Кости были белые, чуть сбледна. Лежали они не как попало, а будто кто-то их раскладывал с неким умыслом. Видно, до меня здесь побывала весёлая компания, какие-нибудь студенты-обормоты. Готовили мясо на костре, пили-ели-веселелись, а уходя, решили оставить в память о себе этакий узор из обглоданных костей крупнорогатого животного. Вот вам наша молодёжь! То буквы всякие рисует где ни попадя, то гору бутылок набросает, словно взвод гусар пировал, а то намусорит и нагадит, нисколько не думая о том, что на это место могут прийти приличные воспитанные люди, которым всё это будет жутко неприятно.

Настроение было подпорчено, но я по обыкновению не опустил руки. Живо собрал все кости и побросал их в тут же валявшийся брезентовый мешок; отойдя пару метров, бросил пакет далеко вниз. Потом я заметил, что возле чёрного кострища стояли фарфоровые чашки с дождевой водой и противными букашками; их я тоже забросил подальше в кусты. Пошурудил палкой золу и вытащил оттуда несколько больших круглых камней и обуглившихся костей. Что мне оставалось делать? Я очень не люблю, когда в природе наблюдается беспорядок. Это ведь не твой рабочий кабинет, где можно вести себя по-свински. Тут мать-природа! Божественный храм! И вести себя в этом храме нужно соответственно…

Наведя таким образом относительный порядок, я стал устраиваться на ночлег. Расстелил на земле кусок полиэтилена, бросил на него спальный мешок, тут же разложил немудрящие припасы и занялся костром. Сухие ветки, мох, иссохшая трава – всё пошло в дело. Ловко чиркнул спичкой, и костерок занялся. Белый дымок пополз из самой глубины моха и пожухлой травы, что-то там затрещало и заскворчало… Взяв котелок, я направился к берегу за водой.

Второй раз подъём дался мне полегче. Я почти без потерь донёс воду до места, водрузил её на импровизированный таган и стал ждать.

Быстро темнело. От воды несло холодом. Кусты в пяти шагах стали неразличимы. Жутко остаться одному в ночном лесу! В городе отвыкаешь от этакой первобытности. А когда вдруг очутишься среди неё… Да, не очень-то это здорово. Но я держался. Одну ночь как-нибудь перетерплю. Гоголевский Хома вон три ночи взаперти с ведьмой провёл. А мне – всего-то и делов, начать да кончить… Так я себя успокаивал, но в душе занималась тревога. Это молчаливое пространство, эта тьма, надвигающаяся со всех сторон и делавшаяся почти осязаемой. Всё острее я чувствовал свою беззащитность перед слепыми силами природы. Бедные зверушки, сокрушался я, им-то каково? Всю свою жизнь они мечутся в этой кутерьме, прячутся друг от друга, дерутся и умирают в жестокости и страдании. Зимой в лютый мороз они мёрзнут до костей. Дождь их мочит, ветер продувает их насквозь, и негде им спрятаться и укрыться! Каждый кусок пищи приходится добывать с боем. Бедные! Бедные твари!

Неизвестно, до чего бы дошёл я в своих рассуждениях, но вода в котелке вдруг забурлила и в один миг покрылась пузырями. Я сыпанул прямо на эти пузыри горсть чаю, на секунду утишив бурлящую поверхность, и проворно снял котелок с костра. Эх, если бы каждую бурю можно было погасить простым движением руки!

Банка улан-удэнской тушёнки, ломоть чёрного хлеба и кружка густого сладкого чая – чего ещё желать человеку в моём положении? Я живо расправился с тушёнкой, а потом долго швыркал чаем, с непривычки обжигаясь и смахивая рукавом испарину со лба. Вспомнились вдруг чьи-то строчки:

Хорошо сказано, чёрт возьми! Именно: пришли и стали. И стоят безмолвно, грозно и пугающе!

Однако тени иногда шевелились. Я приглядывался к ним, чего-то тревожился, а потом снова успокаивался. Это костёр даёт такие неверные отсветы, так что кажется, будто тьма то сгущается, а то вдруг редеет, и пространство колышется и дышит словно живое. Вот и Байкал-батюшка тяжко вздыхает в своём исполинском ложе, шумно бьётся о берег и о чём-то грустит. Костёр понемногу догорал. Дровишек я приготовил маловато. Да и где их взять на этом берегу? Тут и деревьев-то порядочных нет. А и были бы они – чем рубить станешь? Делать было нечего, пришлось укладываться спать. Я придвинулся к монолитной стене и влез в спальник. С одной стороны надо мной нависал массивный каменный выступ, с другой – было открытое пространство без края и границ. Угасающий костерок был чем-то вроде маяка, чтоб звери знали: сюда ходить нельзя, тут человек! Костёр, конечно, скоро погаснет, однако дымок долго ещё будет виться, и горелый запах тоже останется. На них вся надежда.