Ари Хёственн - Спроси призрака

Погрузившись в себя, девушка не сразу боковым зрением заметила приближавшийся автомобиль, но вскоре дёрнулась и, встав за штору, вперилась в окно. Айзек поспешно выскочил встретить выходившую из дома жену, они обнялись, перекинулись парой фраз, и тут возникло одно большое «но»: за Полин вышли двое слуг – мужчина и женщина. Элли замерла – планы проникнуть в бабушкин дом были на грани краха.

Мужчина открыл двери хозяевам, женщина услужливо хлопотала с вещами. Спустя полминуты автомобиль тронулся, набирая ход, и унёсся под гору. Слуги подняли оставшиеся мешки и направились ко второму автомобилю, который Элли сперва не заметила.

Птичка выдохнула, только когда второй экипаж бросился догонять первый. «Судьба на моей стороне», – мелькнуло в голове, но, как «настоящий психолог», она переправила это на «нельзя не воспользоваться подвернувшимся шансом» и резко вскочила с кухонного окна.

Знаменитый «тайник» Филиппы, известный каждому в этом доме, находился прямо за шкафчиком с пресловутыми специями и соусами – то есть не дальше, чем молоко может спрятаться от кошачьего заложенного носа. Взяв нужные ключи, девушка понеслась по заросшим окольным тропинкам сада к своей цели.

Потревоженная Птичкой входная дверь громко скрипнула, заставив гостью встрепенуться и пулей прошмыгнуть внутрь. Переведя дух, она припомнила время отлучки новых соседей, но решила не рисковать и поспешить. Чувство открывавшихся тайн не могло больше оставить её в покое, и она побежала к фотографиям Артура и Амелии. Иными, добрыми и заботливыми теперь мнились они ей – не такими, как говорила мама. Глаза начали слезиться, чего она не ожидала, но позволила себе минутку сентиментальности. Затем она огляделась: двери, закрытые раньше на первом этаже, на этот раз были все открыты. Она начала подниматься по лестнице, но остановилась: дальше даже полы не были притёрты. «Видимо, слуги не осилили такой объём работы за один-два дня и соседи ещё не обжились – остановились пока на первом этаже». Она подняла голову и заметила, что все комнаты наверху были заперты. Расстраиваться было ни к чему, ведь много неизведанного таилось и внизу. Так хотелось юному сердцу приблизиться к родственникам, погрузиться в их прошлое, стать хоть чуточку ближе, пускай и через столько лет. Руки сами скрестились и легли ладонями на плечи – будто объятием из прошлого.

Миновав гостиную, она оказалась в маленькой комнате, походившей на кабинет. Полчаса осматривала разные ве-щи – вкрадчиво, досконально, пытаясь ничего не упустить и запомнить как можно больше. Ведь всё это в скором времени могло оказаться на помойке, кроме ценностей, которые, скорее всего, передадут Бетти, даже не тревожа Анну. Грёзы заполонили её. «Наверное, это был укромный уголок дедушки. Здесь он мог отдыхать, мечтать, читать, заниматься какой-то работой – да чем угодно, ведь я ничего не знаю о нём». Глаза снова оказались на мокром месте, но руки снова сами по себе потянулись к столу.

Перелистав много старых, уже никому не годных бумаг, она застыла… Перед ней лежали документы на удочерение.

Дети и представления не имеют о «взрослых делах» – ведь ничто на них не указывает, события не связываются с конкретными действиями и бумагами, а звучат просто как история. И даже вырастая, многие так и остаются с детскими ощущениями и жутко удивляются, если наткнутся на что-то подобное, как произошло с Элли. Тогда это начинает им казаться уже материальным, грубо-прозаичным. Или может «повезти», и ребёнок натыкается на «тайники» родителей, узнаёт, как «на самом деле» всё происходит, если уже способен мыслить. А запрет взрослых так и звучит в те моменты в голове, и поэтому знания обо всех находках остаются при себе, а мамины и папины разговоры начинают потихоньку перерастать в разряд вранья; ведь ребёнок уже знает правду, а они всё продолжают удерживать его в прошлом своей «праведной ложью»…

Но их вины здесь быть не может, как и вины другой стороны – всё дело случая. Вот случай и заставил окунуться Элли в детское чувство страха, запрета «не преступи». Помедлив немного, будто перестраивая себя на зрелый лад, девушка дрожащей рукой потянулась к тайне своего обретения семьи.

Приёмной она себя не ощущала, но сейчас это встало перед ней как факт, неоспоримый, жестокий, бездушный факт. Страница за страницей она не вдумываясь листала неприятное доказательство своей чуждости, ненастоящести. Только час назад она впервые задумалась об общности семьи, а сейчас не могла справиться с эмоциями. Ей казалось, она вникла в слова и чувства Мари.

Далее она всё-таки начала вчитываться и заметила, что нигде нет имени её матери! «Но как же так? Она всегда рассказывала, что сама предложила папе сделать этот важный шаг!»

Но в документах чётко значилось только «Джек Пёрк». Ни слова не было о жене – только о её отце. Это он, судя по всему, долго отстаивал право на удочерение. И, к слову добавить, на последней странице, под графой «заверено» не стояла печать, а просто зияло пустое место…

Сбитая с толку Элли начисто потеряла счёт времени и решила на сегодня прекратить свои поиски истины. Не особо разбирая дороги, она вернулась, положила обратно ключи и направилась в свою комнату.

Уже услышав подъезжающих соседей, она задумалась: «А закрыла ли я дверь? Совсем не помню…»

Время учёбы по-всегдашнему пролетело «медленно-быстро» – впрочем, как и ужин. По виду мамы никак нельзя было разобрать, знает ли она о происходящем, или Филиппа всё выдумала и по своей воле прогнала вчера Айзека, чтоб просто не будить хозяйку. Но в любом случае Анна не показывала беспокойства, а размеренно кормила Лили. Известная ложка выглядела теперь для Элли то ли устрашающе – наполненной горем и страданием, – то ли как частичка дорогого ей прошлого, которого она не застала.

Перед сном Птичка направилась в сад, на свою любимую скамейку. Расплёсканная то здесь, то там охра сначала разгорелась с закатным солнцем до золота, а затем резко поблекла: большие тучи начали надвигаться со стороны пруда. Даже сюда долетали отзвуки разволновавшихся ив, а вот и зарницы заплясали поодаль у земли. Волнение охватило девушку.

«Молчание мамы о смерти родителей мне ясно. Но зачем было менять местами себя и папу в рассказе о моём удочерении? Не могла же она это забыть или просто перепутать! Не понимаю: почему не сказать правду?»

Из подсознания выскочила бесконтрольная фраза, сказанная во время сеанса с Призраком, обращённая к Анне – «Ты вечная лгунья!», – и тут же послышался первый удар грома. Девушка вздрогнула и от неожиданности обхватила коленки.

Элли хотела было уйти, но настроение её слишком совпадало со стихией. Девушка давно не испытывала злости, а сейчас понять не могла: к матери ли относится эта злость, или к самой себе – из-за того, что позволила глупому отчуждению завладеть рассудком. До грозы природа выглядела лицемерной, слишком приятной, наигранной для происходящего внутри, а сейчас всё сделалось внятным: злость и обида на родного человека, который темнит, перевирает и отгораживает.