Клайв Баркер - Книги крови. I–III

– То есть полтергейст? – спросила Джина.

– То есть все, что стучит по ночам. Но мы же взрослые люди, верно? Мы не верим в буку.

– Нет, – решительно ответила Джина. – Я не верю, но я и не верю, что дом проседает.

– Ну, пока остановимся на этом, – сказал Джек с беззаботной категоричностью. – Сегодня начинается Рождество. Мы же не хотим испортить его разговорами о гремлинах?

Они вместе рассмеялись.

Гремлины. Это наверняка заденет за живое. Назвать адское отродье гремлином.

Йеттеринг, ослабев от досады, с закипающими на неосязаемых щеках кислотными слезами, скрежетал зубами и сохранял спокойствие.

Еще будет время стереть эту атеистическую улыбку с гладкого толстого лица Джека Поло. Времени в избытке. Отныне никаких полумер. Никаких тонкостей. Полномасштабная атака.

Да будет кровь. Да будет агония.

Они сломаются.

Аманда была на кухне, готовила рождественский ужин, когда Йеттеринг начал следующую атаку. По всему дому плыло пение хора Королевского колледжа: «О, городок Вифлеем, как тихо ты замер…»

Разворачивались подарки, осушался джин с тоником, дом от крыши до подвала стал сплошным теплым объятием.

На кухне сквозь жар и пар пронесся внезапный холодок, Аманда вздрогнула; подошла к окну, открытому нараспашку для проветривания, и закрыла. Еще подхватит что-нибудь.

Йеттеринг следил за ее спиной, пока она хлопотала на кухне и наслаждалась домашними делами. Аманда отчетливо ощущала взгляд. Она развернулась. Никого, ничего. Она продолжила мыть брюссельскую капусту, разрезала один стебель и нашла в нем червячка. Смыла его.

Пел хор.

В гостиной Джек над чем-то смеялся с Джиной.

Вдруг – шум. Сперва стук, потом удары кулаком по двери. Аманда уронила нож в миску с капустой и отвернулась от раковины, ища, откуда доносится звук. Он становился все громче и громче. Будто что-то было заперто в одном из шкафов и отчаянно желало выбраться. Кошка в ящике или…

Птица.

Звук доносился из духовки.

Сердце Аманды ушло в пятки, когда она представила худшее. Неужели она заперла в духовке что-то живое, когда ставила индейку? Она позвала отца. Схватив прихватку и подойдя к плите, раскачивавшейся от паники бьющегося внутри пленника. В воображении на нее оттуда кидалась поджаренная кошка – с обгоревшим мехом, с наполовину запеченной плотью.

В дверях появился Джек.

– В духовке что-то есть, – сказала она ему, словно это еще требовалось объяснять. Духовка пришла в неистовство, ее беснующееся содержимое едва не вышибало дверцу.

Он забрал у нее прихватку. Что-то новенькое, подумал он. Ты лучше, чем я считал. Это умно. Это оригинально.

В кухню вошла Джина.

– Что там у вас готовится? – пошутила она.

Но шутка не вызвала смеха – плита пустилась в пляс, а кастрюли с кипящей водой полетели с конфорок на пол. Кипяток ошпарил Джеку ногу. Он вскрикнул, отшатнувшись к Джине, затем прыгнул на плиту с воплем, который не посрамил бы и самурая.

Ручка духовки стала скользкой от жира и жара, но он схватился и дернул дверцу вниз.

Из духовки повалила волна пара и обжигающего жара с запахом сочной индейки. Но птица, оказывается, была против того, чтобы ее съели. Она металась из стороны в сторону на противне, разбрызгивая подливку. Поджаренные до корочки крылья трепетали и жалостливо хлопали, ножки выбивали ритм по потолку духовки.

И вдруг она как будто почуяла открытую дверцу. Расправив крылья по бокам от начиненной тушки, она полувыпрыгнула, полувыпала на дверцу, словно пародируя себя живую. Безголовая, истекающая начинкой и луком, эта тварь трепыхалась так, словно никто так и не сказал ей, что она мертва; а на выложенной беконом спинке все еще пузырился жир.

Аманда закричала.

Джек нырнул к двери, когда птица взметнулась в воздух – слепая, но мстительная. Что бы она сделала с тремя отпрянувшими жертвами, так и осталось тайной. Джина вытащила в коридор Аманду с отцом, семенившим за ней по пятам, и захлопнула дверь, пока на нее не бросилась слепая птица, колотясь со всей силы. Подливка просачивалась в щель под дверью – темная и жирная.

Дверь не запиралась, но Джек решил, что птица не способна повернуть ручку. Пятясь и тяжело дыша, он выругал себя за самоуверенность. У противника в рукаве было больше козырей, чем он предполагал.

Аманда, всхлипывая, припала к стене, ее лицо было заляпано жиром индейки. Все, на что она была способна, – это отрицать увиденное, качать головой и повторять «нет», словно цепляясь за талисман против нелепого ужаса, все еще бившегося о дверь. Джек проводил дочь в гостиную. Радио по-прежнему ворковало рождественские гимны, заглушавшие шум птицы, но обещания благости казались слабым утешением.

Джина налила для сестры внушительный бокал бренди и села с ней на софе, предлагая ей в равной мере выпивку и слова утешения. Это не произвело на Аманду большого впечатления.

– Что это было? – спрашивала Джина отца – тоном, требующим ответа.

– Я не знаю, что это было, – ответил Джек.

– Массовая истерика? – недовольство Джины было очевидным. У отца есть секрет: он знал, что происходит в доме, но по какой-то причине отказывался рассказывать.

– Кому звонить – полиции или экзорцисту?

– Никому.

– Но послушай…

– Ничего не происходит, Джина. Правда.

Отец отвернулся от окна и посмотрел на нее. Его глаза говорили то, что боялся сказать рот: это война.

Джек боялся.

Дом вдруг стал тюрьмой. Игра стала смертельной. Вместо того чтобы развлекаться дурацкими играми, враг хотел причинить им всем вред – нешуточный вред.

Индейка на кухне наконец признала поражение. Гимны по радио затихли и сменились проповедью о благословении Господнем.

То, что было сладким, стало кислым и опасным. Он смотрел на Аманду и Джину. Обе – каждая по своей причине – дрожали. Поло хотелось рассказать, объяснить, что происходит. Но эта тварь злорадствует где-то рядом, и он знал это.

Он ошибался. Йеттеринг ретировался на чердак, вполне удовлетворенный своими выходками. Птица, решил он, – гениальный штрих. Теперь можно недолго передохнуть – восстановить силы. Пусть нервы врага от ожидания истреплются сами. Затем, в свое время, он нанесет последний удар.

От нечего делать Йеттеринг спросил себя, видел ли кто-нибудь из вышестоящих, как он поработал с индейкой. Возможно, их так впечатлит оригинальность Йеттеринга, что его ждут новые перспективы карьерного роста. Не может же быть, что он прошел многолетнюю подготовку, только чтобы гонять бестолковых недоумков вроде Поло. Должны же ему дать дела поинтереснее. Он предчувствовал победу всем своим невидимым нутром и чувство было из приятных.

Теперь-то работа над Поло сдвинется с мертвой точки. Дочери его убедят (если он сам еще не убедился), что творится нечто ужасное. Джек расколется. Развалится. Может, классически сойдет с ума: будет рвать волосы, одежду, обмазываться собственными экскрементами.