Клайв Баркер - Книги крови. I–III

– Да, – ответил Йеттеринг.

– Да, мистер Поло.

– Да, мистер Поло.

Хвост поджался между лап, как у побитой собаки.

– Можешь встать.

– Спасибо, мистер Поло.

Он встал. Не самое приятное зрелище, но Джек все равно им упивался.

– Они тебя еще заполучат, – сказал Йеттеринг.

– Кто?

– Сам знаешь, – промямлил Йеттеринг нерешительно.

– Назови.

– Вельзевул, – ответил он, с гордостью называя имя бывшего хозяина. – Власти. Сам ад.

– Вряд ли, – усмехнулся Поло. – Теперь ты привязан ко мне в доказательство моих навыков. Разве я не лучше их?

Взгляд демона помрачнел.

– Ну?

– Да, – с горечью признала фурия. – Да. Ты лучше их.

Он затрясся.

– Тебе холодно? – спросил Поло.

Тот кивнул, приняв вид потерявшегося ребенка.

– Тогда тебе нужно больше двигаться, – сказал Поло. – Возвращайся в дом и начинай убираться.

Фурия уставилась в изумлении, даже в разочаровании от этого приказа.

– И все? – спросил Йеттеринг с недоверием. – Никаких чудес? Никакой Елены Прекрасной? Никаких полетов?

От мысли о полетах в такой снежный день Поло похолодел. Он был человеком простых вкусов: все, о чем он просил в жизни, – любовь его детей, уютный дом и хорошая оптовая цена на корнишоны.

– Никаких полетов, – ответил он.

Когда Йеттеринг поплелся по тропинке к двери, он как будто придумал новую пакость. Обернулся к Поло – с подобострастным видом, но и с нескрываемым самодовольством.

– Можно кое-что сказать? – спросил он.

– Говори.

– Справедливости ради хочу тебе сообщить, что иметь контакты со мне подобными считается безбожием. Даже ересью.

– Вот как?

– О да, – сказал Йеттеринг, радуясь своей прозорливости. – Людей сжигали и за меньшее.

– Не в наш век, – ответил Поло.

– Но Серафим все увидит, – сказал он. – А это значит, ты уже никогда не попадешь в то место.

– Какое место?

Йеттеринг нашарил в памяти особое слово, которое слышал от Вельзевула.

– Рай, – сказал он ликующе. На его лице появилась уродливая ухмылка, это был самый остроумный маневр за всю его карьеру: он жонглировал теологией.

Джек медленно кивнул, покусывая нижнюю губу.

Существо наверняка говорило правду: небесное воинство святых и ангелов вряд ли благосклонно посмотрит на связь с демонами и им подобными. Джеку наверняка закрыт вход на райские пастбища.

– Что ж, – сказал он, – ты же знаешь, что я на это отвечу?

Йеттеринг уставился на него и нахмурился. Нет, он не знал. И тут довольная ухмылка сошла на нет, как только он понял, к чему клонит Поло.

– Так что я отвечу? – повторил Поло.

Раздавленный, Йеттеринг пробормотал:

– Que sera, sera.

Поло улыбнулся.

– Ты не безнадежен, – сказал он, повел его через порог и, закрывая за собой дверь, почувствовал что-то похожее на умиротворение.

Запах детей можно было почувствовать раньше, чем увидеть их самих: молодой пот, сопревший в коридорах с зарешеченными окнами, скисшее дыхание, несвежие головы. Затем слышались детские голоса, усмиренные правилами содержания.

Не бегать. Не кричать. Не свистеть. Не драться.

Называлось это изолятором временного содержания для несовершеннолетних, но по своей гнилой сути было той же тюрьмой с замками, ключами и охраной. Проявления либерализма были редки и плохо скрывали правду. Тезердаун на поверку все равно оказывался тюрьмой, только назывался привлекательнее, и ее заключенные это знали.

Не то чтобы у Редмена были иллюзии насчет будущих учеников. Суровые и безжалостные, они находились в заключении неспроста. Большинство ограбило бы тебя при первой возможности; покалечило бы, если потребуется, без колебаний. Он слишком много лет отдал полиции, чтобы верить в ложь социологов. Он различал жертв и детей. Тут сидели не какие-то не понятые обществом оболтусыместные ученики были жестокими, хитрыми и безнравственными, опасными, как бритвы, которые они прятали под языком. Им ни к чему сочувствие – они хотели лишь одного: вырваться на свободу.

– Добро пожаловать в Тезердаун.

Женщину звали Левертон, или Леверфолл, или…

– Я доктор Левертол.

Левертол. Да. Непробиваемая сука, с которой он встречался на…

– Мы встречались на собеседовании.

– Да.

– Мы рады вас видеть, мистер Редмен.

– Нил. Прошу, зовите меня Нил.

– Мы стараемся не называть друг друга по именам перед мальчиками; мы считаем, что так им кажется, будто они заглядывают в нашу личную жизнь. Я бы предпочла оставить имена исключительно для нерабочего времени.

Свое она не назвала. Наверняка что-нибудь строгое. Ивонн. Лидия. Он сам придумает что-нибудь подходящее. Выглядела она на пятьдесят, а была наверняка на десять лет младше. Без макияжа, волосы стянуты на затылке так сильно, что Редмена удивило, как у нее еще не вывалились глаза.

– Вы приступите к урокам послезавтра. Директор просил меня поприветствовать вас в изоляторе временного содержания от его имени и извиниться, что он не может присутствовать на встрече лично. У нас сейчас финансовые проблемы.

– А у кого их нет?

– К сожалению, вы правы. Боюсь, мы плывем против течения; общее настроение в стране больше склоняется к закону и порядку.

Что именно она сейчас имела в виду? «Выбивать дурь из любого пацана, даже если он всего лишь перешел дорогу в неположенном месте»? Да, Редмен и сам в свое время думал так же, но такие мысли ведут в тупик, они не лучше, чем сочувствие всем подряд.

– Более того, мы можем вовсе лишиться Тезердауна, – сказала Левертол, – что было бы весьма обидно. Я знаю, выглядит он не лучшим образом…

– …но это все-таки дом, – рассмеялся он. Шутка уперлась в глухую стену. Она ее как будто даже не услышала.

– Вы, – ее тон ужесточился, – у вас солидное и прочное (Она сейчас сказала – «порочное»?)

– … прошлое в полиции. Мы надеемся, что финансирующие организации одобрят ваше присутствие.

Так вот в чем дело. Бывший полицейский как символ, чтобы порадовать власть предержащих, проявить готовность к жесткой дисциплине. На самом деле он здесь не нужен. Нужен им какой-нибудь социолог, который будет строчить доклады о влиянии классовой системы на жестокость в среде подростков. Между строк Левертол сообщила Редмену, что он в Тезердауне лишний.

– Я говорил, почему ушел со службы.

– Вы упоминали. По инвалидности.

– Все просто – я не хотел работать с бумажками, и мне не давали делать то, что у меня получается. Если верить некоторым, я представляю опасность для самого себя.

Ее как будто слегка смутило объяснение Редмана. Она же психолог; по идее Левертол должна бы с жадностью накинуться на такие слова, пока он свои травмы напоказ выставляет. Господи, да он ей как будто чистосердечное признание написал.