Алан Банкер - Долина скорби

От острой боли в ноге его пробило холодным потом, а зубы свело так, что послышался хруст, словно рот был забит морским песком.

– Помогите! – раздался голос со стороны тракта.

Превозмогая боль, Анри поднялся и посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. Одинокий путник, оказавшийся на пути тумана, отбивался от него как мог. Но, все было тщетно. Через несколько шагов человек повалился на дорогу и в тот же миг утонул в клубах тумана.

– О, Боги, – прошептал Анри, опустившись на землю.

Работая локтями, он пополз в поле, подальше от Королевского тракта. Холод, следовавший за ним по пятам, нет-нет да обдавал ледяным дыханием. Голоса продолжали звучать, то близко, то далеко, будто они игрались с ветром. Преодолев с десяток шагов, Анри ощутил покалывание в левой ноге, а правой ноги и вовсе не ощущал. Остановившись, он обернулся и в тот же миг обмочился, узрев в шести футах от себя человеческий череп, проступающий из тумана. Лязгая челюстями, череп рвал пятку его левой ноги, хотя крови и не было видно. Вслед за ним из тумана проступила дюжина черепов, жадно лязгавших челюстями в предвкушении еды.

– Боги, Боги, Боги!.. – заверещал Анри, заработав локтями пуще прежнего.

Туман, подобно древесной смоле, оседал на лице и волосах Анри, вонзая в его тело тысячи иголок. Но, он продолжал ползти, попутно вздергивая плечами в попытке стряхнуть с себя неведомого врага. Преодолев еще с пару десятков шагов, он наткнулся на палку и с решимостью, достойной отважного воина, поднялся и оперся на палку.

– Врешь, не возьмешь! – возопил Анри, погрозив туману палкой, а затем пустился вскачь, на ходу вскрикивая от боли.

Удалившись от тракта на порядочное расстояние, он ощутил, как покалывание в пятке исчезло. Туман, остановившись в десяти-пятнадцати шагах от него, прекратил погоню и повернул на север, в сторону Миддланда. И, только голоса не отступали, продолжая его преследовать, крича и нашептывая на непонятном языке.

– Ух, я вам, – буркнул Анри.

Взмахнув палкой, он попытался отогнать голоса и тут же повалился навзничь, не удержавшись на ногах. Узрев в ночном небе кровавую звезду, походящую на солнце, Анри не поверил собственным глазам. Холод, прежде донимавший его, в раз отступил. Все мысли о прошедшем дне улетучились, и тень умиротворения покрыла лицо Анри. Улыбнувшись, он закрыл глаза и провалился в бездонную пропасть сна.

– Ох, старость не в радость, – проворчала Оллин, засовывая ключ в передник платья.

Темнота и трясущиеся руки мешали ей совладать с замком, хотя на то особой надобности не было: птица была накормлена еще перед заходом солнца. Убравшись в доме, да приготовив похлебку, она ходила как неприкаянная, ожидая прихода главы семейства.

Оглядевшись, будто ища помощи, она пожала плечами и побрела в дом. Белокаменный, двухэтажный дом семейства Фарранов ничем не отличался от большинства домов верхней части Миддланда. С улицы дом утопал в трех яблонях, а с заднего двора к нему примыкали стройные грядки и добротные хозяйственные постройки, среди которых выделялся птичник. Поднявшись на крыльцо, старуха помрачнела, завидев соседку, суетящуюся в саду через дорогу. Поспешно отворив дверь, она юркнула в темный проем, как следом раздался скрип отворяемой калитки.

– А, явился-таки! – крикнула Оллин, высунувшись из распахнутого настежь окна. Негодование, прозвучавшее в ее голосе, под звук задребезжавших оконных стекол побежало эхом по ночному переулку.

Абран Фарран, не отрывавший взгляда от соседки, вздрогнул, ибо не ожидал услышать голос жены в столь поздний час. Что до соседки, то она подняла голову и улыбнулась Абрану.

– Чего не спишь? – спросил Абран, услышав запах чечевицы, вырвавшийся из окна.

– Как же я могу спать, не зная, где шляется мой муж!?

– Я работал, а не шлялся.

Известный на округу трудолюбием и спокойным нравом, старик Абран выглядел не по годам бодрым, а между тем ему шел ни меньше, ни больше, седьмой десяток лет. Худосочный, высокий, с длинной бородой и такими же длинными усами, теряющимися в бороде, он напоминал жука-навозника, прибывающего в вечном движении. Если покосился забор, или вот-вот с петель могла сорваться дверь, тут же призывали старика Абрана. Берясь за дело, он мог пропасть на пару часов, а то и того больше, ибо помимо страсти к починке любил поговорить о жизни, о том, что творится в королевстве и за его пределами. «Не иначе, – любили поговаривать соседки. – Тебе сами Боги благоволят, раз послали такого мужа». На это старуха с горечью в голосе отвечала, что «прожила с ним не один десяток лет, а ничего толком-то и не видела, сидит дома, как проклятая, а муженек Бог весть, где пропадает».

– Оно и видно, бревно второй день не пиленное, – проворчала Оллин, кивнув на бревно, стоящее на козлах в дальнем углу двора.

– А-а-а, ты про это?

Улыбнувшись, Абран шагнул в сторону козлов, дабы завершить дело, начатое днем ранее.

– Ты что, дурень старый, собрался дрова пилить!?

– Так ты же сама сказала! – возмутился Абран, остановившись на полпути.

– О, Боги, и чем я пред вами провинилась!? – обратила Оллин

взор к небу.

Ее серое изможденное лицо исказилось болью, не той, что испытывает человек, получивший увечье, а той, что исходит из глубины души.

– Не взывай к Богам, они давно нас позабыли! – выпалил Абран известное на все королевство изречение.

Нахмурившись, Оллин посмотрела на мужа так, словно хотела его сожрать с потрохами.

– Завтра закончишь, а сейчас к столу, – проговорила она и исчезла в окне.

Бросив взгляд на соседку, Абран вздохнул и побрел в дом, еле волоча ноги, будто к ним были привязаны мешки с камнями. Зайдя в дом, он прошел темный коридор и очутился в просторной гостиной, освещенной пятью светильниками. Стол, стоящий посреди гостиной, ничем особым его не удивил: горшок с чечевицей, будто голова всему, стоял по центру стола, а вокруг него, подобно свите, располагались тарелка с ржаным хлебом, кувшин вина, три кружки, три миски и четыре ложки, одна из которых была вдвое больше остальных.

– Где сын? – поинтересовался Абран, усаживаясь за стол.

– Откуда мне знать, он ведь, подлец, весь в тебя, шляется, где не попадя?

Схватив большую ложку, старуха взболтнула содержимое горшка, от чего чечевичная похлебка заиграла новыми запахами. Поведя носом, Абран скорчил гримасу отвращения, уловив в воздухе запах не то желудей, не то дикого ореха, знакомый ему с самого детства. Не осталась безучастной и муха, до прихода хозяина дома просидевшая на потолке. Оторвавшись от потолка, она закружила над столом, издавая надоедливое жужжание.

– Я не шляюсь, а людям помогаю, – повторился Абран.

– И чем помог сегодня, позволь узнать?