Екатерина Береславцева - Где ты встречаешь рассветы?

– Такого! Который с тебя статую слепил! Девушка, освещённая солнцем, или как там она называется…

– Уставшая путница… – Она почувствовала, как лёгкий холодок прошёлся по её затылку. – С чего ты взяла, что она на меня похожа?

– Думаешь, я слепая? И вообще, ты забыла, что я у нас художник?

– Как художник, ты тем более должна была заметить, что никакого сходства между мной и той мраморной девицей нет!

– А она разве мраморная? – с сомнением протянула Глафира.

– Мраморная, чугунная, резиновая – откуда я знаю?! Я знаю только одно: к этой девчонке я не имею никакого отношения, как бы вы меня ни уверяли в обратном!

– А что, кто-то ещё тебя уверял?

– Да этот, фотограф в розовых шортах! Тоже головой крутил и восхищённо присвистывал!

– Я не кручу и не присвистываю, но точно тебе говорю, Васька: ты и она как две капли воды!

– Заливаешь!

– Говорю же, точно!

– Перезвоню через пять минут!

Она нажала на кнопку отбоя и принялась лихорадочно перелистывать картинки в телефоне. Сегодняшний день оказался плодовит на фотовпечатления. Прежде чем она нашла нужное, её взгляд натыкался то на причудливое отражение в воде одной из башен крепостной стены, то на улыбку хозяйки маленького магазинчика сувениров, то на закатное солнце, запутавшееся в куполах.

Сидящая на парапете над рекой молчаливая девушка, которую она сфотографировала ещё до появления настырного старика, промелькнула так быстро, что пальцы не успели сориентироваться. Пришлось возвращаться назад.

Ну да, вот она, та девица, во всей красе. Поза утомлённой от ходьбы странницы, которая присела отдохнуть. Длинные волнистые волосы, застывшая кудряшка на лбу, взгляд, обращённый к небу и в себя. Трогательные босые ноги девушки и пристроенные ею – точнее скульптором – туфли рядом.

Она вглядывалась в миловидное лицо, то увеличивая фотографию, то отодвигая. Если рассматривать каждую деталь отдельно, то вовсе никакого сходства не найти. Нос у неё не такой широкий, как у этой девчонки, да и щёки, пожалуй, покруглее будут. Но в целом… Признаться, что-то неуловимо общее есть. Наклон головы, быть может? Или выражение лица?

На фотографиях, сделанных иностранцем, схожесть угадывалась яснее. Почему она сразу этого не заметила?

– Возможно, просто свет так падает, – растерянно пробормотала она, не желая верить странному совпадению. – Или ещё какая шалость мироздания…

Услышав вновь в трубке голос сестры, она ещё какое-то время молчала, собираясь с мыслями.

– Убедилась? – в Глашином голосе слышалось торжество.

– Это ещё ни о чём не говорит! Мало ли, кто на кого похож! Помнишь, мы как-то встретили Севкиного двойника…

– Который в итоге оказался его родственником? – ядовито протянула Глафира. – Нет, подруга, в такие совпадения я не верю! Что-то тут нечисто, нюхом чую! То ли ты мне чего-то не договариваешь…

– Да честное слово, Глашка, я никогда раньше в Арбузове не была! Хочешь, поклянусь самым дорогим, что у тебя есть?

– Васька! – голос Глаши понизился. – Я готова даже отдать тебе эту брошь, лишь бы только узнать правду!

– Серьёзно, что ли? – недоверчиво протянула она.

– Ага.

– Это сильный довод… чтобы провести расследование.

– Вот и проведи! В конце концов, кто у нас мастер искать истину?

– Если ты имеешь в виду, что истина в вине, то таки да, я мастер!

– Дурёха! Помнишь, как ты Севкины ключи нашла? А платок мой, который я из Индии тащила, помнишь?

– Жаль, что восстановить его не удалось, да, Глаш? И как он вообще в будке у Боньки оказался…

– Тяга к прекрасному, сестрёнка, свойственна даже собакам! Ладно, возвращаюсь к своим шедеврам, а ты помни, что мне пообещала!

– Вообще-то я ничего не обещала… – пробормотала она.

– Завтра позвоню! Спокойной ночи, Васька!

– Да уж, спокойной…

Она нажала отбой, но долго ещё сидела с прижатой к груди трубкой. На экране телевизора прочно и надолго обосновались фигуры каких-то деятелей, видимо политиков, – они отчаянно жестикулировали, пытаясь уверить друг друга и себя в собственной правоте и непогрешимости.

– Надо спать, – вслух сказала она и решительно обесточила телевизор. – Завтра. Я подумаю обо всём завтра.

Спустя несколько минут она крепко спала, положив левую ладошку под щёку. За окном тусклым светом улыбалась луна.

О том, что место под солнцем так просто не завоёвывается, маленькая Василиса узнала в детстве. Её воспитывала улица – молодым родителям самим нужна была нянька. Когда девочке исполнилось два года и походка её стала уверенной, а взгляд разумным, студентка третьего курса института искусств Ксения Яхонтова решила, что полностью отдала свой долг как мать, и занялась собственной жизнью. Муж в её планах если и присутствовал, то недолго – Ксюша, как человек творческий, не обременяла себя постоянством. Они продолжали жить под одной крышей, но заключили пакт о непосягательстве на жизнь и свободу друг друга. Ребёнок тоже входил в этот круг, поэтому самое твёрдое, что могли позволить себе соквартирники, была фраза: «Васька, достала, иди спать!».

Бабушек-дедушек у Василисы не имелось – мать с отцом воспитывались в детском доме, и иногда ей казалось (когда она повзрослела, конечно), что её детство не так уж разительно отличалось от родительского.

Улица давала девочке всё, чего она была лишена в семье: друзей, партнёров по играм, любовь и ненависть. Мир маленькой Василисы вмещал в себя всю вселенную, лишь только самые главные её родственники равнодушно взирали на неё с чужой и очень далёкой планеты. Они не стали ближе и с течением лет. Отцу захотелось уверенности в жизни, когда Василисе минул десятый год. Свою судьбу он решил устраивать в другом доме, чего Ксюша, кажется, даже не очень заметила. Их развели быстро, без взаимных претензий. Самой главной претензией пылала лишь Василиса, но её мнения никто не спрашивал. Впрочем, дальнейшая жизнь показала, что развод принёс в их квартиру обнадёживающие изменения. Лишившись мужа, Ксения обрела друзей, которые стайками слетались к её очагу, а некоторые даже оставались на ночь. В одной из этих стаек Василиса обнаружила близкую душу для девичьих разговоров и товарища для своих игр. Глафира – так звали девочку, дочку маминой приятельницы, которая однажды переступила порог их квартиры. Высокая, беленькая, словно светящаяся изнутри, девочка казалась ангелом, случайно спустившимся в малогабаритную «двушку», и сначала Василиса только молча, открыв рот, наблюдала за этим существом, не отходя от неё ни на шаг. Глаша потом со смехом вспоминала молчаливое восхищение, которым было окутано её появление в этом доме. Сама она себе, конечно, никаким ангелом не казалась. Напротив, в те подростковые годы чувствовала себя неуклюжим заморышем и потому старалась забиться куда-нибудь в уголок, стать неслышимой и невидимой. То, что маленькая хозяйка квартиры приняла за небесную отстранённость, оказалось всего лишь смущением, возведённым в тройную степень.