Денис Мещеряков - Проект «АДА»

– Очень жаль. – Сказал я, забирая рукописи из рук Лилии. – Я могу также посмотреть на палату, где он находился?

– Да, но мне кажется ты там точно ничего не найдешь. Все, что можно, забрала полиция, даже щетку для зубов; на кой им щетка то сдалась, не понимаю.

– И все же…?

– Да, да, конечно. На втором этаже, сразу налево после лестничного пролета и до конца. Там будет общая палата из девяти койко-мест. Его была в крайнем левом углу, рядом с небольшим столом.

– Спасибо большое, Лиль. За то, что присматривала за ним.

– Ну, особо тут благодарить не за что… Ты извини, что не провожаю. Очень много бумажной работы. После того, как назначили главврачом, я не вылезаю из этих стопок бумаги, да нас решили переселить, поэтому… извини.

– Понимаю. До встречи. Надеюсь, в следующий раз увидимся при более приятных обстоятельствах и в месте по лучше.

– Будем надеяться. Всего доброго, Паш.

Она принялась разгребать кипы бумаги, стоящие на столе. Я встал и вышел из кабинета. Спустился на второй этаж и зашел в палату где ранее нашли труп Олега, прямо напротив его спального места.

В палате никого не было. Койки были пусты. Видимо пациенты были на процедурах или на прогулке. Или их просто всех на время переселили в другие палаты, чтобы не вызывать панику и так у эмоционально неустойчивых больных.

Я подошел к столу. На нем ничего не было. Это был простой пластмассовый стол на алюминиевых складных ножках. Вероятно, его поставили по просьбе Олега. Кто-то из санитаров был его поклонником. Олег был писателем. Неплохим. Рассказывал, что смог построить дом, благодаря ипотеке конечно – в России сейчас без нее никак, но гонораров с продажи книг хватало, чтобы вовремя её гасить. Жаль, что он больше не напишет.

Осмотрев стол и тумбочку, я не нашел ничего, все было вымыто и убрано; может, санитарами, может, полицейскими. Посмотрел в окно, выходящее на парк, где гуляли больные. «Значит, все-таки прогулка» – подумал я.

– Что же подвигло тебя, мой друг, сделать такое с собой? – этот вопрос не давал мне покоя с самого утра.

Я знал, что ответ кроется в его последнем письме, но почему его не показали полиции? Да, оно адресовано мне, но это же существенная улика, которая могла бы прояснить ситуацию. И его невозможно было не заметить при обыске. Значит, его нашли санитары, когда обнаружили тело.

Я не стал возвращаться к Лилии, чтобы расспросить. Это не совсем моё дело. Все-таки она прочитала то, что там было написано до того, как приехала полиция, и написанное побудило её отдать непосредственно мне эти записи. Я так и не решил прочитать их сразу, потому как не смог долго находиться в помещении, полностью пустом и холодном, словно окоченевший труп. Как пустая бездна, оно будто бы высасывало из меня душу. И меня не покидало ощущение, что кто-то есть рядом. Может Олег? Его остаточная проекция, мысли, чувства, может они до сих пор витали в этой комнате, а может что-то еще.

Выйдя из здания, я сел в машину и направился в свой офис, находившийся в центре Екатеринбурга. Часы показывали половину одиннадцатого. Как ни странно, клиентов сегодня было немного, девушка-подросток, с комплексом неполноценности из-за развода родителей. Банальная история, о которой не задумываются родители и не знают, какой вред в итоге наносят своему ребенку. Ещё вдова, двадцати лет от роду, которая посещала меня лишь для виду перед родными своего почившего мужа, скончавшегося от сердечного приступа в возрасте семидесяти восьми лет. Как необычно.

Попрощавшись с последней клиенткой, я решил отпустить секретаршу пораньше и побыть в офисе один. Многое стоило обдумать. Не хотелось ехать домой, там все равно никто не ждал.

Из окна на одиннадцатом этаже одного из бизнес-центров открывался чудесный вид на вечерний город. Солнце начинало потихоньку приближаться к горизонту. Задержался я дольше, чем рассчитывал.

Я сидел в своем кресле, повернувшись к окну, из которого открывался панорамный вид на железобетонные и стеклянные монументы, словно вытесанные руками человека из монолита.

«Ты боишься, боишься его письма. Письма человека, который был самой большой загадкой в твоей жизни. Ты так и не смог понять, в чем была проблема, и помочь ему, по-настоящему помочь. В его письме ты боишься, что все раскроется. Так просто. Без каких-либо умозаключений и раздумий. Все будет написано черным по белому. И ты злишься, что не ты решил эту загадку».

Переборов все свои эмоции и взяв все под контроль, я достал из сумки сложенные вдвое листы бумаги. «Для Павла Александровича». Ты так и не престал называть меня по имени и отчеству.

«Здравствуй, Павел Александрович.

Прошу простить меня, что мои слова ты читаешь, а не слушаешь. Уверен, ты знаешь о стечениях обстоятельств, благодаря которым я оказался тут. Но не знаешь, что именно им предшествовало.

Поэтому это письмо адресовано в первую очередь тебе мой друг, а потом, на твоё усмотрение, можешь либо опубликовать его в какой ни будь газетке, либо оставить себе на теплую память обо мне; ибо эта записка должна оправдать меня, по крайней мере, в твоих глазах. Я прошу, чтобы ты к сказанному ниже отнесся со всей серьезностью и поверил мне, как я верил тебе. Ты меня часто спрашивал, что случилось со мной? По какой причине бабушка решила отправить меня к тебе на лечение? Но из-за того, что я не помнил, я не мог тебе этого сказать. Но из-за прошедших событий в мою голову вернулись частички когда-то разрушенных воспоминаний, и я составил картину целиком. Я для тебя так же составлю её по крупицам моей памяти и начну с самого начала. Знаю, многое для тебя известно, но, чтобы пазл картины моей жизни сложился полностью, необходима каждая деталь.

Первое, что я помню, это была комната. Светлая комната времен СССР. Большая антресоль, стоявшая у стены. На противоположной стороне стоял пружинный, двухместный диван. Обтянутый тканью, с деревянными темно-коричневыми подлокотниками, накрытый покрывалом с бахромой. На стене над диваном висел актуальный для того времени ковер. Красного цвета с разнообразными узорами цветков и растений. Каждая середина всех четырёх сторон скрепляла золотистая полоса, образовывая узор ромба. В середине образовавшегося узора находились распустившиеся бутоны роз лилового цвета, как будто бы живые, растущие прямо из стены. Рисунок был идентичен тому, что был на покрывале дивана. По всей видимости, на тот момент это был писк моды. Солнце откуда-то сверху испускало свои лучи в эту небольшую комнатку. Я очутился, непонятным мне образом, на кушетке, стоявшей возле окна спальни. На мне были шорты тёмно-синего цвета и такого же тона футболка. Люблю синий цвет. На тот момент мне было года три, а за окном стояло лето тысяча девятьсот девяносто первого.