Наталья Бобло-Никитина - Неизвестные переменные

Виталий, как человек начальствующий, несмотря на уже довольно приличный даже для его возраста животик, имел репутацию человека обходительного с дамами, галантного и как будто даже эстета. Иногда эти, казалось бы, положительные качества, выливались в чрезмерное выражение их по отношению к какой-нибудь особе женского пола.

Татьяна на всё это реагировала достаточно спокойно, прекрасно понимая, что дальше вечера отношения не разовьются. Мало того, назавтра (если ему удастся что-то вспомнить), Виталий глубоко раскаивался, извиняясь и прося у жены прощения, и ходил несколько дней паинькой, только что цветы не дарил, так как сама Татьяна запретила ему это делать, – бюджет-то общий…

Ещё одна пара, Григорий и Марьяна, на грани развода, но считающие себя достаточно интеллигентными, чтобы выносить это за пределы своей пока ещё семьи. Опять же до момента превышения дозы спиртного в организме. Когда доза превышалась, начиналось выяснение отношений, взаимные оскорбления, а люди, находящиеся там же, уже не были такими посторонними… В нескольких словах, это было шоу для любителей сплетен и «перемывания костей» (если, конечно, это не одно и то же…)

В вечном поиске своей второй половины, Валерия, какая-то далёкая родственница Виталия, являлась бессменной участницей всех мало-мальски важных мероприятий в радиусе квартала. Она была, как обычно, прекрасным запасным аэродромом для отвергнутых жёнами мужей, что и заставляло многих представительниц прекрасного пола часто воздерживаться от спиртного, во избежание подобного с их благоверными. Не всегда…, но иногда.

На данном мероприятии круг присутствующих, включая именинника: бледного, хилого, но исполнительного Алексея, на которого, со слов начальника, «всегда можно положиться», тем и ограничился, и вечер протекал тихо – мирно. Гости поели, попили, сказали несколько избитых тостов, протанцевали несколько медленных танцев, где у Виталия появлялась ещё одна возможность проявить себя галантным кавалером с чужими и свободными дамами, и провели короткие политические дебаты полушепотом, чтобы не дать лишнего повода для разговоров неприглашённым соседям.

Татьяна считалась женщиной симпатичной, но скучной, не пользующейся популярностью у чужих мужчин. Никогда не дающая ни малейшего повода к ревности, малопьющая, она всегда относилась к разряду людей, «не умевших веселиться и расслабляться». Во всяком случае, так считали почти все присутствующие. Сама она, конечно же, так не считала, но и переубеждать в обратном никого не собиралась. Как можно убедить в том, что гораздо интересней проводить время за чтением книги или совместной работой с дочерью над очередным шедевром рукоделия для урока труда, людям, получающим удовольствие от пьяного общения, флирта, рассуждений о политике, о которой и представления-то мало кто имел, и перемывания костей отсутствующим?

И трудно передать то облегчение, которое Таня испытала, уложив почти невменяемого мужа в их совместную постель в двухкомнатной квартире, на втором этаже пятиэтажки рабочего района города. Поцеловав спящую дочь, приняв душ, надев тёплый белый пушистый халат, приготовив горячий какао, Татьяна устроилась с интересной книжкой на маленьком диванчике в кухне…

*****************************

Как получилось, что уснула она прямо за столом (Татьяна не позволяла себе такие вольности, дабы не подавать плохой пример дочери), неизвестно. Однако, как обычно открыв глаза по звуку будильника, который она забыла в связи с тем, что завтра суббота отключить, она обнаружила себя… совсем не в своей кухне, не в своей квартире и даже в другом халате…

Огромная, площадью не меньше двадцати, а то и всех тридцати метров кухня (это с её-то семью еле-еле…), с барной стойкой из розового мрамора и подсветкой, какие она видела только в американских фильмах о состоятельных людях или разоблачающих зарвавшихся чиновников разоблачительных хрониках, а также огромный белый кожаный диван, на котором она и проснулась в тончайшем белом шелковом пеньюаре, явно отличали ЭТУ кухню от ЕЁ, доставшуюся по наследству от бабушки и уже лет двадцать требующую капитального ремонта.

Но самое главное – запах. На этой кухне пахло не стоящей под раковиной картошкой и въевшейся в старую, облезлую, несмываемую столешницу липкостью от жарки, варки еды, которую, чем больше отдираешь, тем скорей она налипает вновь; а тонкими ароматами кофе, жасмина и чего-то ещё необыкновенно приятного, что, как выяснилось чуть позже, оказалось запахом её собственного тела.

На кухонном столе из полупрозрачного, бледно-лилового, с блёстками, стекла, стояла полупустая бутылка белого калифорнийского вина и пустой бокал. А во рту она ощутила странный… очень странный привкус миндаля. Отключив, наконец-то, будильник, Татьяна решила осмотреться. На кухне было темно, но, подойдя к окну и подняв жалюзи, она увидела в свете начинающегося дня не двор со своего второго этажа с огромными контейнерами и вываливающимся из них мусором в центре, а огромный мегаполис с высоты этажей так… тридцать – сорок, не меньше.

Вид пугал и завораживал одновременно, заставив непроизвольно вспомнить воронье состояние из басни Крылова. Из этого непривычного для её обычной жизни состояния её вывел тихий тренькающий звонок, как будто в дверь. Направившись в сторону, откуда он раздавался, Татьяна добрела до входной двери и отворила её, мельком бросив взгляд в огромное зеркало на стене рядом с дверью, в котором она узнала себя, но… Вместо её привычных семидесяти пяти килограммов, максимум шестьдесят, отличная (как в молодости) фигурка и необыкновенного цвета лицо отражались в глубине стекла и заворожено взирали на неё немного припухлыми ото сна глазами.

На пороге стоял высокий голубоглазый брюнет (словно со страниц ОТТО, который Татьяна иногда рассматривала, находясь в гостях у своей подруги, работающей в банке и имеющей возможность иногда делать по нему заказы). В белоснежной тончайшей рубашке, расстёгнутой до середины груди, облокотившись на дверной косяк, с пиджаком в руке в тон брюкам, сидящим безукоризненно на его совершенной фигуре, он произнёс лениво, с лёгким запахом перегара и оттенком издёвки над ней или даже над собой:

– Ведь ты простила меня, Сьюзи? Ну, брось, ты же знаешь, что мы созданы друг для друга… – пьяновато добавил он, увидев её восторженное недоумение.

Так как во время своего монолога мужчина даже не попытался пройти внутрь квартиры, Татьяна слегка растерялась.

– Тебе, наверное, видней… – лишь произнесла она и отступила, давая понять, что он может войти.

– Что-то я тебя не узнаю… – подозрительно свёл брови мужчина, проходя вглубь квартиры. – Ты ли это? А как же скандальчик? Или ты решила стать оригинальней?