Лина Ди - Сны Лютевилля

***

Косо падал первый снег.

Однако, раньше столь внимательный ко всему вокруг, Мелвилль, лишь бросил безразличный взгляд на летящие точно из фонаря крохотные белоснежные звёзды. Прожектор приоткрывал взору тёмную каменную дорогу, застеленную опавшими багровыми листьями.

Снежинки приземлялись на скрюченные осенние листья одна за другой. Подхватив один из них, холодный ветер покружил его самую малость, и уронил в паре шагов от предыдущего места расположения. Свежие неповторимые звёздочки тут же сменили растаявшие. Но, не пролежав на новом месте и секунды, скукоженный лист раскрошился под тяжёлой подошвой ботинка мистера Мелвилля на множество частей.

Если бы по дороге можно было провалиться и попасть в какое-нибудь другое место, Мелвилль обязательно бы это сделал: он хотел исчезнуть.

Было безлюдно. Дома слева и справа сдавливали узкую улицу, на которой копошились бездомные собаки и кошки разных мастей, пытаясь вытащить из мусорных баков еще не успевшие сгнить объедки.

Пересекая центр города, Мел мог бы услышать пьяные неприличные шутки, доносящиеся из знакомого бара с улицы Каменка, истеричный крик женщины, бранившей мужа в новом доме на улице Пелена, и плач маленьких деток. Но он был глухонемым, и потому звуки не касались его ушей; он продолжал идти, не страшась порывистого ветра, дующего ему прямо в лицо и открытую шею мерзким ледяным холодом, пробирающим до костей, пока очередное видение не застало его в врасплох.

Мужчина ударил себя ладонью по голове, но видение лишь приняло более чёткие очертания. Тогда Мелвилль остановился около величественной мраморной арки и прислонился к колонне. В видении ему предстала незнакомая женщина, стоящая на коленях в Лютевилльском лесу, который жители называли «шипящим». Женщина, одетая в светлое платье с меховой накидкой, была похожа на царицу. Она смотрела прямо перед собой в пустоту на кого-то или на что-то, и произносила какие-то слова. Но вокруг неё не было ни души. Земля и стволы были застелены островками мха. А сквозь окутанные туманом кроны деревьев со всех сторон пробивались лучи света.

Видение прекратилось. Мелвилль тряхнул головой и зашагал дальше.

Обветренное белое лицо его становилось красным, но спокойная и целеустремленная походка, вела его, теперь уже по ухабам, к побережью.

Не спускаясь к береговой линии, Мел нашел самый высокий утёс, и, подойдя к краю, не глядя вниз, начал медленно раздеваться.

Мелвилль расстегнул пуговицы и снял с себя пальто, ботинки, брюки, рубашку, несколько амулетов, нижнее белье, – и всё это аккуратно, выровняв до миллиметра, сложил отдельными кучками – по привычке. Заправив волосы за уши, обнажённый мужчина задержал взгляд на снятых ботинках, будто что-то заметил на них – или что-то вспомнил – и, развернувшись, поднял голову вверх, устремив наконец свой взгляд в бездонную темно-синюю пропасть.

Его тело снова освещала луна, снежинки хаотично облепляли кожу, лицо, глаза. Он точно впервые их заметил, но не шевельнулся.

Осознав, что стоит на краю утёса, он, сделав отчаянный шаг вперёд, расправил плечи и прыгнул головой вниз. Приближаясь к воде, Мелвилль закрыл от страха глаза, не заметив, как у его тени, превращающейся в отражение, появилось другое очертание.

Последовал громкий всплеск, который Мел не мог услышать, ослепительный блеск освещённых луной брызг – и тёмные волны окутали его спокойствием.

Прилежно сложенная рубашка, задираясь на ветру, разворачивалась, как рождественский подарок, а лёгкий браслет из засушенных ягод рябины подняло ветром в воздух и закружило, унося с утёса в поиске нового пристанища.

Вначале была полупрозрачная тишина.

Рождение нового дня стало бескорыстным и молчаливым. В «Шипящем лесу» на пне, покрытом мхом и сверкающим инеем, неподвижно сидела серая белка. Казалось, её околдовали и она окаменела, прислушиваясь к посторонним звукам с широко открытыми глазами и навострёнными ушами. Всё в округе оживало.

Где-то неподалёку послышался хруст веток и фырканье большого животного. Это была гнедая породистая лошадь, что блестела даже без яркого солнечного света и взмахивала на бегу переливающейся гривой. Серебристый пар из её ноздрей таял в воздухе так же быстро, как и глухие удары копыт, ускользающие в незримое прошлое.

Наездница – темноволосая статная женщина в кремовом воздушном платье и меховой накидке, прикрывающей её от холода – правила очень властно и строго; каждое движение, совершаемое ею на высокой скорости, было безупречно точным и уверенным. Женщина скакала в гордом одиночестве, и деревья точно расступались от её молниеносного взгляда.

Проведя целую ночь в заброшенной хижине Лютевилльского леса, Фейрли смогла завершить подготовку к важному для неё визиту и окончательно утвердилась в своём намерении.

Тишина сдалась, потерпев поражение, и воспрянувший ото сна, стремительно разогнавшийся ветер вырвался на свободу из плена, зашевелил ветви величественных сосен, листья осин и редких рябин, спускаясь к земле, безжалостно стал отрывать последние листочки черники, оставляя прутики безлиственно-голыми, взбудоражил папоротники и прошёлся по мягкому мху.

Фейрли охватило необъяснимое возбуждение и, выскочив из леса, она лишь прибавила скорости. С неба посыпался мелкий редкий снег.

Глухой стук копыт, вторгшись в разбуженный Лютевилль, превратился в цоканье, отбивая ритм по вымощенной булыжником дороге. Город уже гудел, как большая паровая машина, особенно на главных улицах и рынках, утопая в миллионе смешанных запахов. Что-то продающие вдоль дороги люди испуганно отпрыгивали в сторону перед быстро скачущей наездницей, опасаясь быть раздавленными. На площади находились не только взрослые, но и дети разных возрастов. Бедные дети крестьян и ремесленников очень отличались от избалованных и ухоженных отпрысков аристократов и богачей. С несчастным видом они таращились на витрины булочных со свежей выпечкой, первые ярмарочные телеги со сладостями и ремесленными товарами и появляющиеся повсюду, как по волшебству, первые яркие украшения. Им всё было интересно. Такие, как они, обычно ютились в многоквартирных домах по несколько детишек в крошечной комнатушке или даже в одной на всю семью, в старых бараках… или лачугах для прислуги.

Наездница посмотрела в глаза обернувшемуся к ней чумазому неухоженному ребёнку, и сердце её отозвалось сочувственным ударом, лошадь встала на дыбы, ещё сильнее напугав мальчика, но, развернув животное, она устремилась дальше.