Лина Ди - Сны Лютевилля

Женщина уже была далеко от этого места, а лицо несчастного мальчика ещё долго стояло перед её взором. Она скакала очень быстро, но успела заметить, как по стальным рельсам, проложенным через город, движется красный двухэтажный вагончик с юными пассажирами. Это был первый увиденный ею настоящий трамвай, в Фейрвилле их пока не было.

Поборов подступающий кашель, Фейрли пересекла несколько знакомых улиц и поднялась на мост над зелёным от ряски прудом, полностью не покрытым снегом, где её лошадь чуть не сшибла огорошенного, чем-то размалёванного клоуна с круглой плетёной корзинкой, из которой доносился детский плач…

Зелёный пруд остался позади, и женщина сбавила скорость; лошадь по кличке Гроза остановилась, и уставшая леди царственно окинула взглядом южную часть поляны за прудом, похожую на заброшенный пустырь. Она-то знала, что прячется за этой зримой пустотой. Ей не нужно было произносить никаких заклинаний, предупреждать о своих крайне редких визитах или долго ожидать приглашения. Буквально через секунду защитная пелена пала, обнажив внушительный викторианский замок, и ворота со скрипом отворились.

Бежево-кофейный каменный замок с серой крышей, местами покрытый зеленью, как и пристройки, совсем не изменился с прошлого приезда, лишь местами поржавевшие ворота обвивал засохший плющ. Всё те же малозаметные трещинки и сколы и такое же равнодушное гостеприимство. Она мысленно провела ладонью по любимому балкону, с которого обожала любоваться прекрасным видом… Женщина тяжело дышала, её грудь волнующе вздымалась под накидкой; из-за нахлынувших воспоминаний кровь бежала по венам в два раза быстрее, ей помнилась каждая песчинка этого мрачного мира. То ли от волнений, то ли из-за начинающейся простуды она всё-таки зашлась в кашле и долго не могла остановиться.

Заведя лошадь во двор замка, наездница прошла по тропинке, усыпанной последними высохшими осенними листьями, в конюшню и привязала Грозу к стойлу, где уже стояли два диких скакуна и лошадь.

– Привет, Демон! Ты прямо такой же, как он.

Она пыталась погладить чёрного вырывающегося скакуна, но тот лишь отдалялся и сильно крутился, как ужаленный.

Покинув конюшню в одиночестве, она пересекла главную дорогу и оказалась у подножья замка. Бойко взбежав по ступенькам и отряхнувшись от дорожной пыли и грязи, брюнетка собралась отворить тяжёлую дверь, но та в тот же миг распахнулась, и перед ней предстал седовласый дворецкий, услужливый прихвостень хозяина замка, и очень низко поклонился, приглашая внутрь.

– Госпожа Фейрли…

– Здравствуй, Пастар.

Войдя в тёмную гостиную, гостья вдохнула привычный запах «дома» и поднялась по дубовой винтовой лестнице на второй этаж. Царящий полумрак был привычен для глаз и сейчас очень успокаивал. Казалось, на дворе глубокая ночь, хотя день был в самом разгаре. Женщина застала Люта в торжественном синем костюме, сшитом на заказ и украшенном золотисто-горчичными цветочными узорами на жилете, в библиотеке, за изучением мифов и легенд о морских чудовищах. Брат жеманно перелистывал страницы, точно актёр, играющий в любительской пьесе при танцующем пламени свечей.

Он искренне улыбнулся ей, отбрасывая вековую ссору в бесконечную пропасть.

– Здравствуй, сестра!

– Так ты уже знаешь?

– Чёртов Червонный спрут… Ну хотя бы он заставил тебя навестить мою скромную обитель…

– Да. Но я прибыла не за этим.

Фейрли изменилась в лице, став серьёзнее, достала из длинного рукава спрятанную в потайном кармане потрёпанную карту и показала Люту движение мистического красного тумана…

В это время чумазый мальчик с женским прозвищем Бонни, встретившийся взглядом с хранительницей города Фейрвилль, добрался до дома, зашёл в свою комнату, похожую на маленькую каморку, и попрощался с невидимыми друзьями. Сев на грязный пол, он стал копаться в старых, потрепанных коробках и нашел наконец любимую и единственную деревянную игрушку – милого ослика, не так давно подаренного бабушкой, с которой он до сих пор жил, очень обрадовался находке и, отряхнув игрушку от пыли, гордо выставил на подоконник. Бонни показалось, что ослик повел глазами и посмотрел в окно, но он тут же одернул себя и, собрав коробки в ряд, встал с пола и вновь позвал невидимых друзей.

Сквозь вечернюю мглу можно было рассмотреть лишь блёклый свет из окон домов и уличных фонарей.

Тайной окутанный, Лютевилль возбуждённо затаил дыхание в ожидании знаменитого маэстро, который в это время уже медленно въезжал в город в расписной карете, взмахивая на поворотах длинными светлыми волосами и периодически постукивая музыкальными пальцами по твёрдым поверхностям. Его шальные глаза светились, зрачки были расширены, и мистер Роквелл мечтательно рисовал в воображении образы местных юных чаровниц и замужних дам, пытаясь рассмотреть сквозь окна кареты спрятанные под головными уборами лица встречных женщин, облепляющих карету, как снежные завалы.

Великий и молодой скрипач, покоритель женских сердец, желанный красавец с сомнительной репутацией Казановы и карточного игрока, с третьей попытки добрался до Лютевилля, несмотря на отговоры импресарио.

Расклеенные на столбах города афиши с анонсом его долгожданного выступления в «Театре Грёз» доводили красоток до исступления. И вот уже, бесцеремонно толкаясь, они, подрагивая от холода, пробивались сквозь молочную мглу к мотелю, чтобы попытаться попасть внутрь и вычислить апартаменты маэстро.

Вдоволь насладившись уличным гулом, Роквелл опрокинул терпкий напиток одним махом, поморщился с довольной ухмылкой и, натерев смычок канифолью, взял в руки инструмент. Сыграв четверть концерта в страстном порыве, увлечённый любимой музыкой и самим собой, он распахнул окно и высунулся наружу.

Необузданная истерия не заставила себя долго ждать, и Роквелл, не закрывая окна до конца, исполнил для своих поклонниц ещё несколько длинных произведений. Подступала ночь, скрипка, раздирающая души, умолкла. Когда он снова выглянул из окна, на его глазах один за другим погасли фонари. Крики у ворот стихли, и он позвонил импресарио для личного разговора, после чего омылся и быстро уснул.

На следующий день, в субботу, после полуденной сухой мерзлоты и по прошествии ошеломительного выступления, разгорячённый и уставший Роквелл, покидающий «Театр Грёз», как и шумная толпа ликующих поклонниц, бывших на концерте, услышали звон колокольчиков, доносившийся с разных концов улиц. По обычаю, так разносили важные и срочные новости. И сейчас напротив театра, примерив на себя маску важного господина, какой-то мужчина твёрдым баритоном призывал ко всеобщему вниманию. Он стоял на высоком табурете, держа колокольчик в одной руке, вытирал капельки пота со лба платком, зажатым в другую, и скандировал: «Слушайте, слушайте!»