Сергей Алексеев - Три шершавых языка

– Что? – вытаращился Марк, не вполне понимая, что от него требуется.

– Ты, тошнотик, решил меня совсем вывести из себя! – рыкнул Курт. – Запомни правило простое: три раза я не повторяю. Но тем, кто не в курсе, на первый раз прощаю! Так что давай-ка быстренько, упор лежа принял и начал отжиматься.

– Но,.. – было начал Марк, но, не успев договорить, получил сильный удар пяткой в грудь.

Боль была страшная. Казалось, все тело ударило в ту секунду током, а легкие словно забыли, что они должны двигаться, работать на благо продолжения жизни. Вслед за тем пришли муки удушья. Марк свалился на четвереньки, но принять положение для отжимания ему сразу не удалось. Тело еще долго не подчинялось воле разума после такого удара.

– С этого дня у тебя будет все по-другому, – продолжил Курт. – Мне надоело смотреть на тебя, как ты позволяешь над собой издеваться, и по своей душевной доброте я решил из тебя сделать человека. Процесс этот долгий и мучительный, но зато он откликнется сторицей. С этого дня ты каждый день по два, а через пару недель и три часа будешь тренироваться. Поверь мне, тренировки будут жесткие! Кроме того, станешь выполнять и другие мои поручения, что я тебе скажу.

Отказа я не приму и вообще не хочу слышать, как ты разеваешь свой поганый рот и пытаешься мне что-то доказать своим жалким писком. Я сказал – ты сделал, хочешь ты того или нет. Никто тебе здесь не поможет, поверь мне, а вздумаешь пожаловаться кому-нибудь из надзирателей, я просто засуну тебя головой в самый грязный унитаз и смою к чертовой матери. После этого тебя будет дубасить даже последняя муха, случайно залетевшая в окно. Что же, теперь поехали,.. ра-а-азз, два-а-а… В следующий раз на кулаках отжимаешься, и не вздумай забыть об этом.

Курт не обманул, ни тогда, ни в последующие дни, месяцы и годы. Ровно два часа Марк, к великому своему неудовольствию, отжимался, приседал, стоял на планке и боксировал в пустоту. Делалось все поочередно, и если что, поправлялось командами и щедро сыпавшими оплеухами.

Сегодня, похоже, ни один глаз в расположении не отрывался от разворачивавшихся событий. Всем было интересно, сколько он выдержит и что последует затем. Много недель спустя без тяжелых хрипов Марка уже стало непривычным отправляться в сон. Хотя он и раздвинул сегодня границы своих возможностей далеко за горизонт, но то, как выглядел второй час его мучений, просто выбивало скупую слезу.

Курт был безжалостен. Отдыхать он иногда, конечно, позволял, но разве что сидя на импровизированном стульчике. А это едва ли было отдыхом. Под конец тренировки приходилось вслух повторять продиктованные Куртом слова: «Без железного хребта ты жалкий слизняк. Без собственного достоинства ты пустой неудачник. Бейся и добьешься своего. Настоящий мужчина стоит против всего мира, против самого господа Бога».

И так каждый вечер, словно в награду, за без того тягостные дни, начиналась тяжелая мышечная тирания, длившаяся вскоре целых три часа. До хрипоты, до потери чувств. Хуже всего было ужасающее осознание того, что этому так скоро не придет конец, это будет продолжаться день за днем, месяц за месяцем еще тройку мучительно долгих лет. Кишки сворачивались в узлы, когда Марк размышлял о такой подлой относительности времени.

– Только сойдя в ад и пройдя все его круги, ты научишься чему-нибудь, – вдалбливал Курт в голову Марка. – Только ломая мораль простых смертных, будто ледокол на всех парах, разрушая все нравственные принципы и устои, ты достигнешь всего, чего пожелаешь. Только идя против Бога, перечеркнув все его заповеди, ты возьмешь свое, ощутишь истинную силу. Ибо не нужны рамки человеку-повелителю, на голову стоящему выше других, а мудрость Бога ни для кого в этом свете не является ни ясной, ни однозначной, и потому не следует ее примерять на себе всерьез. Грызи свои учебники сколько хочешь, но помни, тебе они ничего не дадут! Все зависит только от твоих личных навыков и качеств, от того, как ты будешь биться за свое место под солнцем. Только я сделаю из тебя человека, и никто другой.

***

Одними тренировками дело не ограничилось. Вскоре Курт вынуждал Марка красть у своих товарищей по несчастью как деньги с сигаретами, так и вещицы, считавшиеся здесь ценными. Все пропадало в карманах Курта, но все же именно руки Марка приносили их. И мало-помалу это стало совершенно однозначно известно всем, даже воспитателям. Несколько раз воздух сотрясали крупные скандалы, сыпались угрозы и приказы. Марку даже казалось, что вряд ли удастся выпутаться из этого клубка бедствий, но все как-то проходило своим чередом.

Конечно же, за воровством дело только не встало. Было и избиение слабых как верный способ делать из них более сильных, если верить словам Курта. Были и нападения на сильных как возможность испытать себя и проявить хоть раз мужество. А нарушение порядка было вообще делом практически повседневным. Казалось, куда уже дальше, но, как известно, все пределы только в голове.

С каждым днем у Марка росло желание остановиться, сказать «нет» тому, к чему склонял его Курт. Воображение уже рисовало картины его непоколебимой стойкости перед ним, один на один. И все, чего он стыдился, чему противился, прекращается раз и навсегда. Он уже чувствовал, как к нему все чаще приходили приступы железной твердости, когда он до потери сознания был готов показать решимость, восстать против зла, но раз за разом эта сила куда-то не вовремя испарялась, и он откладывал свое желание на потом. Он терпел, скрипел зубами и каждый раз злился на себя, что до сих пор не смог собрать свою волю в кулак. Но однажды это все-таки произошло.

– Бей его! – последовала четкая команда.

– Нет, все, я больше не буду, – ответил Марк, словно это и не он произнес, как-то случайно, неожиданно для самого себя.

– Это мое последнее предложение! – понизил голос Курт.

– Мне все равно, что ты сделаешь мне или ему. Я больше не боюсь боли, а тем более тебя, – продолжил Марк, открыв в себе новые силы и согласившись внутри, что раз так все сложилось, следует и дальше идти по правильному пути.

– Ты думаешь, я тебя не заставлю? – спокойно продолжил Курт. – Неужели ты до сих пор не понял, что тебе легче будет, если мне не перечить?

– Мне все равно, я сам по себе, – был ответ.

– Хорошо, – сказал Курт и лениво поднялся с кровати.

Сразу же после того, как он вытянулся во весь рост, все завертелось и поплыло перед глазами Марка. Потолок, стены, опять потолок, между ними вспышки ослепительно-белого света, сходившего в красные тона. Сознание, вне всяких сомнений, куда-то убежало большей частью, потому дальнейшие события продолжались будто в плохо объяснимом сне, словно глядишь на мир через маленькое запотевшее оконце. Пол начал движение. Невероятно, но пол и вправду стал двигаться прямо перед лицом, перед самими глазами. Он рябил крашеными половыми досками с гвоздями, а между ними щелями. Порог, затем кафель, видимо, это был умывальник, затем опять порог, железная дверь и за ней изгаженная белизна отхожего места, замершего в метре от лица.