Михаил Небрицкий - Город без солнца: Кара. Нежелание

Вечером, мы обсуждали бытовые проблемы, позабыв о былых происшествиях. Так и оканчивался день. Но всё-же оставался осадок и вкус жёлчи на языке от того, что я живу с проституткой. Не дай Бог, если дочь станет такой же. Ну, нет, она у меня умница, вся в папу вырастит, кто бы там не называл себя её отцом, надеюсь, родного она никогда не забудет. И этих маминых хахалей она будет посылать подальше. Как же я всё-таки по ней скучаю. Я снова загрустил. Так стало гадко и хотелось плакать.

Вот мы уже приехали. Водитель открыл двери, пассажиры стали понемногу вставать и направляться к выходу. Ещё несколько секунд двигатель работал на холостых оборотах, после чего шофёр заглушил его. Бабки с громкими вздохами спускались со ступенек. Мне так же пришлось поторопиться, во-первых: потому, что я должен был помочь справиться с гробом, во-вторых: баба Зина начала меня подталкивать, тяжело, но настойчиво двигаясь к выходу. Быстро сойдя с лестницы, держась за поручни, я заметил, как Григорий направляется к катафалку, я поспешил за ним. Возле машины уже стояла щупленькая старуха в сером тулупе, который на два размера больше неё и сложенными у живота руками в тёплых вязаных варежках. Это была работница кладбища. Она мгновенно обратило внимание на меня с Гришей, подняв руку и указывая на нас: «Вы, идём со мной, возьмете носилки и верёвку». Мы покорно последовали за ней. Вошли на территорию кладбища в каменное сооружение с выкрашенными слой за слоем синей краской стенами. Там за дверью, оббитой фанерой было что-то типа склада: вёдра, лопаты, банки с краской, накрытые целлофаном и плотно утрамбованной поверх целлофана крышкой, чтоб создать более герметичное хранение и замедлить процесс засыхания красок и лаков. Так же замотанные в пакет кисти, доски, мешки с цементом и известью и многое другое, плотно наставленное друг на друга. У стены возле окна стояли уже уготовленные деревянные носилки с положенной на них верёвкой. Я переступил через банки и инструмент и обошёл носилки, взяв их сзади. Гриша подошёл к другому краю и взялся за другие ручки. В дверь их так просто не протащить, пришлось перевернуть на бок, чтоб товарищ мог с ними пройти влево в узкий коридорчик. Стараясь не наступать на инструменты, мне пришлось маневрировать по комнате. Бабуля всё это время стояла в углу и наблюдала, теребя в варежке старый ключ от той самой двери. В таком же повёрнутом положении и выносили их из помещения. Следом, заперев замок, вышла бабка, держа в руке смотанную верёвку. «Пойдём!» – невзначай скомандовала хозяйка. Бородатый повернулся ко мне спиной и мы понесли грубые деревянные носилки вдоль кладбища. Я глядел на затёртые до блеска доски. Им уже не один десяток лет. Такое чувство, что они являлись атрибутом погребений всего кладбища, или хотя бы половины. Высокая прочность требовала значимой массы изделия, поэтому и без груза, носилки достаточно громоздкие. Уже виднелся синий грузовик с собравшейся возле него толпой, они все ждали нас. Старушка короткими шагами двигалась следом за нами, однако, мы такой роскоши себе позволить не могли. Вот мы и пришли, поставив деревянную конструкцию позади платформы таким образом, чтоб сгрузить гроб сразу на неё.

Спустив гроб и уложив его на носилки, мы расположились в таком же порядке, как и в квартире, подняли и несём покойного между оградами по узкой тропинке. На засохшей траве подмёрзшие грудки земли – это следы от кладбищенских кротов. Каким-то образом, старуха нас перегнала и размотала верёвку, подготовив её для предания Александра земле.

Мы установили тело у вырытой ямы для прощания родственниками и я отошёл в сторону. Саню хоронят рядом с могилами его родителей. Вдова медленно подошла, не отрывая всю дорогу взгляд от мужа, сжимая в пухлых пальцах платок. Приблизившись вплотную и начав всхлипывать, мгновенно зажмурилась и прикрыла нос платком. Сразу нашлись подруги, принявшиеся её утешать. Ужасная картина.

Зная, что данная процедура обычно занимает достаточно времени, я удалился подальше. Возле одной из могил, держа в руках две гвоздики, присел на колено парень в кожаной куртке. Он несколько минут глядел на каменную плиту с изображением молодой симпатичной девушки, походу жена или сестра. Затем плавно и аккуратно положил цветы на могилку и встал. Так и стоит и глядит на камень, о чём-то задумавшись. Наверное, он любил её, плохо потерять того, кого любишь, навсегда.

Он развернулся и наткнулся взглядом на меня и приостановился, покидая ограду. Я почему-то, чисто машинально, кивнул ему. Он секунду подумал, кивнул в ответ и стремительно ушёл, достав по дороге мобилку и что-то там набирая. Я снова устремил взор на памятник с изображением покойницы. Такая молодая, красивая и улыбающаяся. Как это ужасно и печально.

Вдруг Гришин хриплый голос шёпотом подозвал меня. Уже намеревались заколачивать гроб. Егор с женщинами принесли крышку и накрыли тело. Работница кладбища дала рыжему молоток и несколько гвоздей. Под стук молотка резко усилилось рыдание Насти, которую, судя по всему, увели от гроба. Гвозди легко проходили сквозь фанеру, обтянутую тканью. Когда все гвозди забиты, под ящик протянули верёвку, я, как обычно, взялся за конец у ног. Все встали по углам могилы и начали опускать Александра. Всё так же доносился женский плачь. Мне следует скорее опускать свой конец, чтоб честь, где расположены ноги, первой коснулась земли, и вот, ящик на дне. Старуха в тулупе подошла к здоровяку и взяла его конец, приказав всем отпустить верёвку, после чего принялась резво сматывать её. Присутствующий здесь народ брал по горсти земли с кучи и бросал в могилу. Гриня одним из первых набрал полную пригоршню глинистого чернозёма и резко метнул в яму. Я предпочёл не участвовать в процессе, т.к. считаю плохой приметой брать кладбищенскую землю в руки, будучи наслышанным о её широком использовании в области чёрной магии. Каждый по очереди отдал дань памяти усопшему, двое молодых парней в затёртых рабочих комбинезонах моряков, судя по всему – ещё одни работники кладбища, взялись за совковые лопаты и принялись наполнять могилу с покойником землёй.

Все медленно шагали к выходу, обивая об асфальт грязь, налипшую на подошву обуви. Всё так же дул ветер и из-за того, что весь день отсутствует солнечный свет, трудно примерно определить, который сейчас час. Настасья ещё долго о чём-то общалась с работницей, поэтому мы решили подождать её у автобуса. Гриша почистил ноги по ходу движения, оббивая башмаки об асфальт, ну а мне привычнее об чистику у ворот. Соблюдая народное поверье, я вышел из кладбища не оборачиваясь. На прежнем месте стоял тот самый ЛАЗ и процедура погрузки пассажиров в точности повторилась. Всё-таки мне взбрело в голову взглянуть в сторону ворот, отыскивая взором работодательницу. Она как раз выходила в сопровождении двух друзей. Я вышел из-за автобуса, подозвав уже где-то стрельнувшего сигарету Гришу, чтоб навязаться её взору, т.к. в душе было беспокойство, вдруг она о нас случайно позабудет. Госпожа заметила нас и попросила своих товарищей подождать, направляясь к нам, по пути запустив руку в сумочку. «Не забыла» – согрела душу приятная мысль и мне захотелось плясать. Подойдя, Настя достала из кошелька две пятидесятигривневые купюры, протянув нам. Мы резко схватили, услышав от неё благодарственную речь. «Так вы это… Обращайтесь если что» – прохрипел выбрасывающий окурок Гриша. «Обедать будете?» – требовательно вопросила хозяйка, чётко дав понять, что второго предложения не будет. Деньги уже были в кармане, да и от утреннего пирожка не осталось следа, и, разумеется, мы согласились. Настя пошагала в иномарку, где её ждали товарищи. Автомобиль, судя по всему, здорового, т.к. рыжий ехал с нами. Ну а мы живо запрыгнули в автобус. Многие места были свободны, и мы без проблем уселись. За нами зашли ещё несколько людей, звук оборотов двигателя, скрип дверей и машина тронулась с места.