Михаил Небрицкий - Город без солнца: Кара. Нежелание

– Хух, ну наконец то можно снять это полотенце.

– Эх, хорошая женщина, жалко её, ты видел, как она убивалась над гробом?

– Ой, Миша, не вспоминай. До этого она держалась, т.к. всё это висело на ней.

– Ну, а нам с тобой после смерти такое счастье не грозит. Нет у нас тех, кто бы плакал и это всё организовывал, так что если не начать копить денежку, то и похоронят нас под забором.

– Да какая, в общем-то, разница, как тебя похоронят? Мне лично после смерти уже будет всё равно, что и как со мной будет.

«Хлопцi, щовитаке кажете?» – не могла промолчать сидящая позади тётя Зина, подслушивая от скуки наш разговор. И вправду, чего о смерти-то думать, как придёт – никуда уже не денешься. Вот почему-то меня всё ещё волнует вопрос о том, узнает ли моя дочь, когда меня не станет. Хоть бы ей кто-то сказал, пусть даже после того, как меня похоронят, лишь бы она нашла мою могилу и пришла со мной прощаться. Все мои друзья давно уже меня бросили и им всё равно, если я исчезну. И тут я всё таки решился на вопрос, но задавать его пришлось тихо, чтоб соседка не слышала.

– Гриш, а когда я помру, будешь по мне плакать?

– Ты что, дурак? Что ты такое несёшь?

– Ну, серьёзно.

– Ну, конечно, с кем же я тогда пить буду? Да и не факт ещё, что ты первый помрёшь.

Мы оба заулыбались. Я обернулся назад, оценить реакцию бабули. Та лишь вздохнула через нос и повернулась к окну. Всё с нами ясно. К тому же половина автобуса посчитала нужным взглянуть на нас укорительным взглядом, что не могло не угнетать. Одна из бабушек даже перекрестилась. А ведь действительно, жаль Анастасию, её сейчас будет тяжело и непривычно, когда в доме отсутствует любимый человек. И не просто, сожитель, а воистину любимый. Каждый день по утрам они шли под руку по делам, чего не хватает большинству супружеских пар данного возраста. Да я никогда и не слышал, чтоб он жаловался на неё кому-либо. Возможно, у них и были ссоры, но никто из них не выносил сор из избы. И детьми своими он гордился: один футболистом был, у другого своё дело, приносящее им прибыль. Тем не менее, жили они всегда сравнительно скромно, на всё, что они купили, они заработали сами. У Саши был старенький немец, который он перегнал из Молдавии в конце девяностых, и ездил он на нём до самой пенсии, пока не продал. До этого, отец подарил ему отечественный прототип Тольяттинской автомобильной промышленности. Мы копались в нём всем двором. После каждой произведённой ремонтной операции, собирались у него в гараже за гранёными стаканами беседовали на мужские темы, строя планы дальнейшего ремонта и замены. С каждым улучшением, его Жигулёнок летал, как ракета, особенно после того, как покойный дед Максим переделал его карбюратор под спортивную езду. Правда, это существенно повлияло на расход топлива, но в то время это не являлось проблемой. Но и кольца, так же, приходилось менять чаще, да и много чего другого, поэтому от данного стиля Сане пришлось отказаться. А с появлением современной немецкой техники, ремонтные работы производились реже. Всё ограничивалось периодической заменой масла и доливанием импортной охлаждающей жидкости в бачёк радиатора. А в основном, машина работала как часы. Да и Александр, тоже, был трудолюбивым мужиком. Всё у него в руках всегда ладилось, и работа спорилась. Одним словом – мужик.

Вот мы и приехали в кафе. У входа переносной умывальник с тёплой водой, несколькими кусками мыла и рулонами бумажных полотенец. Возле рукомойника столпились старухи, которые, как обычно, помоют руки и не отходят по непонятным причинам, создавая тем самым столпотворения. Ну, да ладно, в их возрасте уже не принято куда-либо спешить. Мне, всё-таки, удалось протиснуться, быстро помыть руки и войти в зал. Сняв шапку, я присел скраю, чтоб никому не мешать в случае, если нужно будет быстро уйти. Гриша и Егор, заметив меня, заняли места рядом, чтоб было с кем выпить. Егор налил нам водки, до того, как все расселись и каждый наложил себе в тарелку по несколько кусков мяса и сала. Наконец все собрались. Вдова встала во главе стола, рядом с ней два её друга, все поднялись, взяв рюмки. Настасья стала благодарить всех за то, что собрались, несколько лестных слов о своём покойном муже, при этом, с трудом, сдерживая слёзы, и со словами «Царство Небесное» все перекрестились. Сладкая жгучая жидкость смочила глотку. Плавный выдох, и сало. За столом вперемешку заседали простые труженицы-бабки с интеллигентноговида женщинами. Вторые, аккуратно набирали пищу в тарелку, делили на части и молча ели, глядя исключительно в тарелку и изредка выпивая. Охмелевшие бабки же, никого не стесняясь, громко общались между собой с набитыми ртами и широкой жестикуляцией, стесняя при этом интеллигенток, сидящих рядом. Старухи уже забыли, по какому поводу здесь собрались, громко хохоча и обсуждая общих знакомых, выкладывая друг другу свои истории. Где бы они ещё могли так пообщаться? Мы с мужиками, доедая борщ, так же обменивались историями. Егор рассказал о своей семье, сказал, что у него дочь за границей. Что сейчас с женой приторговывает самогоном. Не обошли разговором и покойного, т.к. каждый из нас в своё время с ним тесно контактировал. Егор, даже, работал с ним. Ели мы мало, по чуть-чуть дегустируя разные блюда. Особенно все оценили мясной рулет с грибами. Он хорошо приходился к водочке. Рюмка за рюмкой, не чокаясь, жидкость лилась в желудок, оставляя по себе жгучие ощущения в груди, сгущая разум с каждой каплей. И вот она – кондиция. С трудом воспринимается чужая и выговаривается своя речь. Векитяжелеют, взгляд невозможно сфокусировать. Это беспомощное, но такое родное и такое приятное чувство безразличия. Любая обсуждаемая тема мгновенно забывается, перебиваясь другой, которую давно хотел сказать собеседник. За окном пасмурная холодная погода и уже начинало темнеть, тусклый свет в зале очень напрягал глаза, и было так тепло, так уютно в приятной компании мужиков, объединённых общими темами и бытовыми разговорами. Мозг уже начинал потихоньку отключаться и готовиться ко сну, не смотря но то, что ещё нужно было чесать домой. И вот все начали понемногу вставать и расходиться. Мне так было лень подниматься, так хорошо сиделось, однако крепкая рука Гриши толкает меня в плечё со словами: «Давай вставай, алкаш, совсем напился». Я, опираясь в стол и стараясь не задевать посуду и не создавать лишнего шума, встал на ноги, оправдываясь, что я ещё не пьян до крайней степени и что могу ещё себя контролировать. Только я повернулся к товарищу, как заметил, что он о чём-то договаривается с хозяйкой, склонившись и одобрительно кивая. Пока никто не видит, я положил в салфетку пирожочек, бутербродик с маслом и шпротами, пару кусочков сала и колбаски и две котлетки. Всё это я завернул во вторую салфетку и живо сунул в карман. Взяв в другую руку пару конфет, я подошёл к распрощавшемуся Грише. Тот уже одел шапку и дожидался меня. Вышли на улицу. Морозный ветер заставил немного протрезветь, но всё же, ноги слегка подкашивались.