Юля Ламичева - Похититель тел

Впоследствии Маша основательно перерыла в бабушкино наследство, желая повесить что-нибудь, например, в столовой. Ведь так несправедливо выбраться из степного села в какой ни на есть город, отдавать живописи каждую минуту, не занятую работой в библиотеке и ращением страдающей нервными припадками дочки-поэтессы, а потом всем плевать. Увы, даже необременённая художественным образованием Маша поняла, что вешать нечего, хотя бы из-за плесени. Плесень – отговорка не хуже прочих. Но сжечь холсты на заднем дворе рука не поднималась, так они на чердаке и остались. Мама хотя бы писала стихи, хранившиеся у папы в шкафу и много места не занимавшие. Маша пробовала их читать, но поэзия ей никогда не нравились, а мамины стихи к тому же были откровенно сумасшедшими. Сумасшествие бывает интересным, но не в мамином случае.

Зачесался нос, потом глаз. Маша расчихалась, нащупала платок, высморкалась, ещё и ещё. Приступы насморка мучали её третий месяц, не помогло даже необычно жаркое лето, а сейчас, когда вечера стали прохладней, она и вовсе изнемогала.

– Маха, как ты ухитряешься простужаться на ровном месте? – кресло развернулось спинкой к монитору, Вадимом к кровати. По стёршемуся орнаменту на козьей шерсти запрыгали блики компьютерного мира гоблинов и эльфов, где Вадим проводил вечера.

– Вирусная база обновлена, – сообщил Машин ноутбук.

Вадим прыснул.

– У меня вазомоторный ринит, а не вирус, – неприязненно отозвалась Маша. – Елена Яковлевна считает, что моя нервная система не справляется с постоянным стрессом.

– Ну какой, какой у тебя стресс, Мах? – простонал Вадим, успевший пожалеть, что легкомысленно напомнил о своём присутствии.

Он редко нервничал, так как не видел в этом пользы. И не болел, потому что его родители вылечили всех детей впрок ещё во младенчестве. Отец Вадима заведовал городской больницей, Елена Яковлевна, его мама, была главным педиатром города. Болеть при таких родителях значило подрывать репутацию семьи, и наказывалось невкусными лекарствами, процедурами и постельным режимом. Собственных детей Вадим максимально оградил от бабушки с дедушкой, дав им возможность кашлять, сморкаться, подхватывать ветрянку и потеть, сколько вздумается. А теперь он с ужасом замечал, как жена зачастила к свекрови, причём всякий раз возвращается с пачками таблеток.

Вадим не сомневался, что Машкины недуги и нервы разом бы испарились, брось она переживать из-за мелочей и научись хоть изредка расслабляться. Машка отказывалась пробовать себя в роли мастера магического кунг фу, ненавидела рыбалку и ленилась ходить в походы. Однако при всём желании Вадим не мог сказать, что она любила делать, кроме зависания в интернете. Но Вадим, кончив игру, отправлялся спать, довольный проведённым вечером, а Машкино настроение после интернет-сёрфинга неизменно ухудшалось – где она только лазает? Всем стало бы легче, если б Машка хоть пива перед сном выпивала, но её тошнило от алкоголя, а курить б она бросила во время первой беременности.

Когда в голосе жены появлялись характерные звенящие интонации, молчание грозило вылиться в истерику с битьём предметов.

– Маха, ты тоже не делала уроков, и все остались живы, даже из школы не выгнали.

– Миллион раз просила не называть меня «Махой», как сраную кошку из мультика! Кстати, Макса с прошлого года выдавливают из школы, особенно после той истории на перемене! Конечно, ты не знаешь, какой истории, это же я разбираться бегаю.

– Так расскажи…

– А я рассказывала, сто раз рассказывала, а ты отвечал «угу».

Разговор катился по намётанному сценарию: Вадима обвиняли в невнимании к детям, сидении за компьютером и неумении зарабатывать деньги. Он мог бы возразить, что Машино внимание заключается в том, что на детей она постоянно орёт, в интернете висит побольше мужа, а заработать ей за тридцать лет удалось лишь однажды, помогая соседу собирать траву для кроликов (в возрасте шести лет). Однако Вадим не видел в вышеперечисленном трагедии: большинство людей не умеет добывать деньги. Максимум выучиваются кое-как кормить себя, а если и на семью хватает, то совсем молодцы. Дар зарабатывать так же редок, как способности к балету. Никто в здравом уме не станет сокрушаться, что он не прима Большого театра. Что до детей, Вадим их любил, но взрослому с детьми скучно. В серьёзные походы им пока рано, поговорить с ними не о чем. Самим же детям не интересно с младенцами, и они этого не стыдятся, так как это нормально. Ненормален, например, мужик, резвящийся с семилетками.

Вадим смотрел на жену, свернувшуюся между подушек в тугой гневливый клубок, и пытался понять, когда всё перестало быть хорошо? Катилось тихонько под откос, безо всяких причин, и вот Вадим не может вспомнить, когда последний раз утро и вечер обходились без скандалов, и всё чаще ловит себя на нежелании возвращаться домой.

Они сидели за одной партой с первого класса, Машка была его лучшим другом, каждый день они убегали в горы или на море, потом – каждый вечер. В восемнадцать она стала его женой, появился Макс….

Они не занимались любовью с тех пор, как родилась Дашуля. Удивительно, кстати, что родилась – после Кольки у Маши всё время либо что-нибудь болело, либо она была не в настроении. Маша с детства была со странностями, но это Вадиму и нравилось. Страшная мысль мазнула шершавым язычком: «Как Евгению Анатольевичу нравилась Машкина мать. Тоже, говорят, постоянно плакала, в каком возрасте ей шизу диагностировали?».

– Ты уверена, что с этим стоит идти в церковь? – напоследок воззвал Тёма к рассудку Моры, тоскливо глядя на предстоящую гору, заросшую даже издали колючими кустами. Идея, разумеется, была изначально провальной, но для очистки совести стоило попытаться, учитывая нехилую вероятность сорваться со скалы даже в удобных кроссовках, не говоря уж о зашнурованных до середины щиколоток туфельках.

А ещё Мора вырядилась.

Нет, правда! Сиськи закрыты, подол ниже колена, платье чёрное, разве что носили такие в фильмах пятидесятых годов. Но крест явно католический, как у монахинь в ужастиках. И кольцо с черепом, судя по размерам, котёнка. Хотя батюшка этого не заметит, потому что он заметит колготки, ободранные Морой при помощи маникюрных ножниц (на самом деле две пары колготок, чёрные и фиолетовые, сеточкой). Но главный улёт – тряпичный веночек. С распущенными линяло-розовыми волосами и в не первой свежести розочках Тёма напоминал себе Барби «Офелию», неделю провалявшуюся в канаве. Он по-настоящему страдал, как не страдал даже в детстве, когда мама напяливала на него очередной «смотри какой миленький костюмчик, и совсем недорого». На фоне моральных мучений прыжки с камня на камень казались пустяком. Тёма горько улыбнулся, представив вытянувшуюся морду ясновидящего, наткнись тот сейчас на него с Морой: нигде кроме как в нашем лесу, крутые близняшки, психичка из ада и привидение в трусах! Этому, как его, отцу Иоанну хватит и психички. Отлепив с лица очередной шматок паутины, Тёма попробовал ещё раз: