Юля Ламичева - Похититель тел

И вспомнил, что в смысле телодвижений у него работают только два пальца на правой руке, а со стены напротив улыбается Нина, его вторая жена, спрыгнувшая со скалы в припадке шизофрении. И нет давно друга Гарика, умершего от пневмонии на первом курсе училища имени Серова. И горит не фонарик Гарика, а третья жена Светлана зашла поменять Евгению Анатольевичу памперс.

До сих пор стесняясь того, что должно было произойти между ними, Евгений Анатольевич, привычно в теле повозившись, переместился сначала под потолок, а после на подоконник. В тело он вернулся только после того, как процедура смены памперса закончилась. Поднял указательный палец, благодаря Свету, стукнул два раза по специально подложенной книге, давая понять, что не голоден, ещё два раза в знак того, что пить тоже не хочет. Вокруг Нининой фотографии расплывалось пятно. Оно не было тёмным или, тем более, чёрным, но на его месте не существовало ничего другого. Пятно ждало. Евгений Анатольевич мысленно скроил ему рожу: «Нет у меня желания». Из-под стола к комоду поползли два других пятна, жуя ковёр и увеличиваясь. Евгений Анатольевич стукнул три раза, прося Свету выключить лампу. «Крышу дома мне, что ли, снимать, как колдуну, чтобы ласты склеить?» – подумал Евгений Анатольевич. Мысль эта приходила ему в голову не впервые, осталось донести её до семейства с помощью недоученной азбуки Морзе.

В самолёте истомлённый страхами Тёма заснул, в чём ему помогло явно страдавшее застарелым недосыпом Морино тело.

– Вставай давай, прилетели, – насморочный голос Моры за шиворот выхватил Тёму из беспамятства. Некоторое время он сидел, не решаясь шевельнуться – ну как Мора уже не только левой рукой владеет, но и, например, ртом? Выхода, однако, не было, – не дожидаться же, пока стюардесса докопается, – так что Тёма рискнул открыть глаза. Мора вниз головой свешивалась из отделения для ручной клади, зрелище, ради которого просыпаться точно не стоило.

– Что ты там делаешь? – спросил Тёма прежде чем понял, что, возможно, не хочет получить ответ на свой вопрос.

Мора расплылась в довольно ухмылке.

– Я всюду помещаюсь и просачиваюсь, представляешь! Пока ты дрых, я смоталась в багажный отсек, полазала по чемоданам, в основном фигня, но в одном очень даже ничего вещи. А знаешь, какой шарфик в сумке над тобой? Няшка! Жаль, что всё сквозь пальцы проходит, или наоборот, пальцы через всё… Короче, духом быть классно, особенно если настоящим духом, который совсем к телу не привязан, но спереть ничего не получается, вот это реальная засада.

Город Севастополь навалился жарой с лёгкой примесью осени, оглушил морским воздухом и цыганками в туалете, протащил сквозь толпу преследующих обрывки лета туристов, порадовал барскими обшарпанными особнячками и коллекцией разномастных автобусов.

Трясясь в одном из них между горами и морем, Тёма сообразил, что так и не выбрался в отпуск. Собирались на фестиваль в Сербию, но Ане приспичило делать ремонт. Валерка с Костиком сказали, что у неё включились биологические часы: вьёт гнездо. Тёма дружил с Валеркой и Костиком со школы, оба были женаты. «Верь мне, у вас дело идёт к размножению, – авторитетно вещал Валерка, отец близнецов. – Некоторые бабы заводят котов или таких волосатых слюнявых собак, верный признак. Но ремонт тоже сигнализирует». Тёма вспомнил, как последнее время не любившая животных Аня начала поговаривать о котёнке. На следующий день он сбежал к маме, но фестиваль к тому времени прошёл, лето тоже, а отпускную заначку сожрал ремонт.

Зато сейчас Тёма хорошо так в отпуске, надолго. Он машинально потянулся в карман за платком, вытереть пот, но нащупал девичье бедро – Мора могла считаться признанным чемпионом мира по переодеванию в туалетах, так что теперь на Тёме болталось нечто вроде бабушкиной комбинации поверх снятой с неё же кофты в крупный горох. Тёма настоял только на кедах: то, что Море нравилось выпендриваться в розовом кошмаре на платформах, ещё не значило, что Тёма был обязан и дальше бороться со здравым смыслом за поддержание равновесия на стёртых в мясо ногах с рюкзаком тряпья на закорках.

***

Отчаявшись заехать на торчащую из моря скалу по лучу солнца и вволю набалансировавшись вдоль края пропасти, водитель решил дать жизни шанс и пригнал покусанный временем автобус в место назначения. Тёма выполз последним (проклятый рюкзак застрял в проходе) и влюбился. С первого взгляда, да, как в мультике. Вероятно, вокруг его головы запорхали сердечки. Мора их, впрочем, не заметила.

– Чего застыл? Да, не Москва. Тут у нас в смысле транспорта, кто без машины, ходят пешком, поэтому вперёд, дорогой.

О том, что можно любить город, Тёма читал, но полагал художественным преувеличением. В силу финансов великим путешественником он не являлся, кое-где побывал, но через неделю начинал скучать. Не по Москве, а по годами отработанной рутине, включавшей Москву, квартиру, маму, посиделки с приятелями, ленивые бродилки по интернету, мысли ни о чём. И надо же, чтобы именно сейчас, когда жизнь подходила к концу, он оказался в месте, где с удовольствием мог бы эту жизнь провести.

Улочки петляли, как вздумается, взлетая в гору и устремляясь, очертя голову, в тупик с прикованным столетним дамским велосипедом на гигантских колёсах. Каменные стены образовывали выпуклости и ниши в самых неожиданных местах. В открытых окнах виднелись истлевшие до Тёминого рождения абажуры с кистями и кружевные вязаные занавески. За окнами громко ужинали, смотрели телевизор, где-то играло пианино. Звуки домашней жизни вылетали на улицу, мешаясь с шарканьем ног о булыжники и голосами прохожих. Разномастные облупленные двери топорщились табличками с фамилиями жильцов. Цветы свешивались из-за стен яркими гроздьями, а пахли так, что хотелось бросить рюкзак и, забыв о стёртых ногах, как в детстве бежать к подразумевающемуся за каждым поворотом морю – купаться. На крошечной площади торговали кукурузой, пиццей и светящимися шариками. Дети кидали шарики об мостовую, отчего площадь смахивала на волшебный калейдоскоп – игрушку с цветными стёклышками, разбитую Тёмой во времена, когда бритьё казалось привилегией взрослых, а не нудной повинностью. На тумбе стоял бронзовый ангел с мечом из «Звёздных войн», когда в блюдечко кидали монету, он раскланивался и менял позу. Дед без руки пел на незнакомом Тёме языке жалостную песню, аккомпанируя себе на аккордеоне. Возле книжного магазина, смешно задрав лапы, спала толстая белая собака.

– Симпатичный городишко, – сказал Тёма. – Встаёшь этак рано утром и на пляж…

– Про пляж молчи, – отозвалась заметно помрачневшая за последние полчаса Мора. – Я там всё лето мороженым торговала, до сих пор трясёт: толпы жирных уродов, дети орут, а с меня и дома детей хватает!