Эльсан Алари - Ландыш на крови. В тебе нет огня, нет чистого побуждения. В тебе лишь пустота

– Даже быдло одевается лучше. Влад бы точно оценил, интересно только, что они здесь забыли?

Как оказалось, парочка, направлялась не иначе как к массивным викторианским воротам, преграждавшим путь к территории Браницкого.

– Вы что, серьезно? – Саша аж подавился воздухом от осознания нелепости сложившейся ситуации. – Кто пропустил их сюда?

В голове Браницкого возникло намерение разузнать, с какой стати у его порога смеют ошиваться личности нереспектабельного вида. Тем более, те уже подошли к воротам и выжидающе замерли, не обращая внимания ни на дождь, ни на пробиравший до костей ветряной шквал.

«Они уверены, что им сейчас откроют? Вот так новости!» Ему даже показалось, что женщина в оранжевой куртке смотрит прямо на него. Ощущение чужого пристального взгляда заставило его испытать неприятное покалывание где-то в грудине. Он торопливо отстранился от окна и направился прочь из комнаты, и, спустившись вниз по лестнице, крикнул горничной.

– Марин! Ты знаешь, кто там стоит у ворот?

Тихий ответ, прозвучавший из недр кладовой, оказался отрицательным.

– Нет, это ну это, определенно, обещает быть интересным, если даже персонал не в курсе, то прийти они могли только ко мне. Но такое ведь невозможно – это абсурд!

Браницкий достал из кармана телефон и набрал внутренний номер охранной компании, осуществлявшей надзор за его территорией. Диспетчер вялым голосом пробурчал, что никакие посторонние лица в районе наблюдаемой зоны не были зафиксированы на камеру. В ответ на это Саша резонно заметил, что вышеупомянутые лица все же стоят практически у него под окнами, и он понятия не имеет, как такое могло получиться.

– Нет, можете не вылезать из своего подвала, я сам разберусь, – сердито сказал он и бросил трубку.

После чего ему пришлось совершить еще один звонок, на этот раз небезызвестному дяде Юре, который в тот момент мирно посапывал в недрах домика для прислуги.

– Приведи их ко мне, – приказал он. – Я жду!

Совсем скоро незваные гости уже топтались в главном холле. Дядя Юра с непроницаемым выражением лица прикрыл входную дверь за ними и молча остался стоять, буравя парочку подозрительным взглядом.

Засунув руки в карманы штанов, Саша с надменным видом замер на верхних ступенях мраморной лестницы. Не торопясь спуститься, он скучающе рассматривал визитеров, отмечая все больше и больше непонятных деталей.

Мужчина казался значительно старше своей юной спутницы; в его спутанных волосах отчетливо проступала седина, а под глазами залегли глубокие морщины. Он сильно сутулился, что умаляло его и так небольшой рост. Возможно, он и не был стар, однако угрюмое выражение на остром смуглом лице было присуще лишь людям, чья молодость давно минула, а зрелость готовилась уступить пожилому возрасту.

Его мутные глаза вяло скользили по роскошному убранству помещения, даже не останавливаясь на Саше, что не могло не разозлить вышеупомянутого. Девушка же не была красавицей и не имела особо выразительных черт, в отличие от старика. Русая, неказистая простушка, казалась незаметной настолько, что Сашу заинтересовала в большей степени куртка, чем та, на ком она была надета. Она беспокойно теребила край синего платья и упорно смотрела прямо в глаза Саше, с какой-то отчаянной уверенностью, пытаясь поймать его взгляд. Браницкого же это не заинтересовало, и он не стал смотреть на нее столь же пристально.

Создавалось ощущение, что эти двое, если уж и пришли именно по какому-то делу, то непременно утратили интерес, едва оказавшись на пороге. Молчание затягивалось, и ни одна сторона так и не сделала шага навстречу.

Было слышно, как старик хрипло дышит и недовольно топчется на месте, чавкая мокрыми ботинками по сверкающему полу, всеми силами демонстрируя свое недовольство, однако упрямо не произносит ни слова.

Саша не выдержал и, придушив в себе чувство гордости, выдавил:

– Юра, отправь Марину за чаем.

Чаепитие проходило в напряженной обстановке. Старик даже не притронулся к ароматному напитку, но не отказался от домашнего печенья. Девчушка же осторожно отхлебывала, крепко вцепившись в чашку обеими руками.

Саша расположился на диване напротив, широко разведя ноги и раскинув руки в стороны. Он запрокинул голову назад, бесцельно смотря в потолок. Минуты тянулись мучительно долго, и Сашу начало клонить в сон. Его веки тяжелели, милосердно прикрывая усталые глаза от резкого света хрустальной люстры. Хриплое дыхание старика смешивалось с шумом дождя за окном. Напряжение отступало, и Браницкого охватило приятное томление. Он блаженно улыбался и наслаждался чувством долгожданного комфорта. Мысленно он покинул стены родного дома и погружался в недры любимой кальянной; ему казалось, что ароматный дым уже наполняет его легкие и блаженство охватывает его будто наяву.

Однако уснуть ему не удалось, ибо старик вдруг раскашлялся. Браницкий скривился и приподнял голову. Его глаза встретились с глазами старика, который впервые за минувший вечер смотрел прямо на него. В его взгляде читалось чувство осуждения и крайней неприязни. Несмотря на свой задор, Браницкий несколько стушевался и даже ощутил некую робость, что было ему крайне несвойственно. Незнакомая эмоция испугала его и заставила, как бы парадоксально это ни было – опустить глаза. По щекам Саши разливалась предательская краснота, а губы плотно сжались. Он уже собирался раскрыть рот и сказануть что-нибудь неприятное в свойственной ему манере. Но старик опередил его, предостерегающе подняв узловатую руку:

– Никогда не произноси слова, которые потом захочешь взять обратно, – он раскашлялся снова, – здесь нет… кхе-кхе, нет ни одного человека, который не уважал бы тебя.

Услышав сие высказывание, Саша задохнулся от гнева.

– Кто тебе разрешал обращаться ко мне не «ты»?! Я что пес бродячий?!

Старик закряхтел и покачал головой, пропустив слова Браницкого мимо ушей:

– Тебя и только тебя мы ценим столь сильно, что всякая низость, на которую ты способен, не будет для нас значительна. Мы любим тебя! Наша любовь безгранична, в ней фальши, нет притворства.

На этот раз Браницкий чуть не подавился и даже слегка подпрыгнул на месте.

– Что ты мне сейчас втираешь, папаша? – захихикал он, прикрывая рукой рот, на бледных щеках выступил красноватый румянец, а на глазах появились слезы, – ты пидарас что ли?

Но словесное оскорбление ничуть не смутило старика.

– Сейчас ты позволил себе грубость, думая, что подобное сойдет тебе с рук, но ты ошибаешься – подала голос девушка, – задумайся хоть на мгновенье о возможных последствиях.

– Какие еще последствия? – Браницкий устремил на нее немигающий и безучастный взгляд, каким он всегда смотрел на тех, кто казался ему примитивным.