Иван Калашников - История довоенного Донбасса в символах. Дом с привидениями

Как было во времена школьного детства Маши, он представления не имел. Разница в возрасте, аккуратные десять лет. Старший брат получает аттестат, – младшая сестра впервые в жизни примеряет парадный фартук перед зеркалом. Через год отменили школьную форму. Ещё через пять лет ввели новую: мальчики в бардовых пиджаках стали похожи на крупье, девочки в синих платьицах – на горничных из четырёхзвёздочных гостиниц.

Одно из пост школьных посещений Макс запомнил ярче остальных: истеричный звонок по телефону, там долго не могли понять, кто он такой, он долго не мог понять, чего от него хотят, там решили, что ошиблись номером, и трубку бросили. Минуту спустя, перезвонили вновь. Бывшая классная руководительница, довольно связно, учитывая случившееся, попросила Максима немедленно явиться в школу.

Циновки в спортивном зале. Легко воспламеняющиеся, удобно сложенные в углу просторного помещения с высокими потолками. На стыке потолка со стеной располагались квадратные отдушины, некоторые залатанные металлическими решетками, некоторые нет. Когда физрук удалился на время в свой «кабинэт» (цитата), обладая баскетбольной меткостью, какая неграм из Гарлема и не снилась, запускали мяч в зияющую пасть отдушины, а после уроков по сложным лабиринтам вентиляционных ходов, проникали к отдыхающему в отдушине мячу…

Она сидела в дальнем углу спортзала. Она просидела там более часа, прямо на полу. Уроков физкультуры больше не было. Погасив полыхающие циновки, ни пожарные, ни педагоги не осмелились трогать ученицу восьмого класса, смирно сидящую в углу, в ожидании своего старшего брата. Совершенно сухими, но полными боли и вины глазами, Маша смотрела в одну точку. Появления Макса она не заметила, даже когда он присел перед нею на корточки. «Идём домой», – сказал он. Она не пошелохнулась. Он взял за руку, привлёк к себе, – только так она словно очнулась от сна, затрепетала, не в силах подняться на ноги, прижалась к нему, оставаясь стоять на коленях. Плакала очень тихо и очень редко. То был первый случай, когда Киселёв не явился немедленно при возникновении пламени. Его более не существовало, как не существовало большой и старой страны, как не было больше большой и крепкой семьи…

– Максим, не нужно туда ходить, ну её в болото, пускай подавится своей квартирой…

– Это не её квартира, – рявкнул Макс.

– Тем более, не её и не твоя, ну её, – Маша семенила за ним по обледеневшему тротуару. В зимней обуви на скользкой плоскости, она чувствовала себя несколько увереннее старшего брата. Макс компенсировал все недостатки решительными намерениями. Хозяйка квартира сказала: до субботы. Оказывается, она сдавала жилплощадь молодой паре, а не брату и сестре. Какая разница, спросил Максим, деньги те же самые. Большая разница, сказала хозяйка. Риту она знает с пелёнок, какую-то сестру в глаза никогда прежде не видела, не было разговоров про какую-то сестру…

– Ну, хочешь, я с Сашкой помирюсь, вместе у них жить будем? – выпалила Маша окончательный вариант мирного исхода конфликта «молодой пары».

Это Ритка-то молодая?!

Да из неё песок сыплется, блин!

Разница налицо: квартира, которую Макс снимал на пару с Ритой не была ярким и пёстрым пятном. В ней можно было кричать друг на друга, швырять вещи и обраться немедленно, при первой же возможности. Кабак, где пели певицы без музыкального слуха, был именно пятном, путь тусклым, с застоявшимся, режущим глаза запахом, но пятном.

А ещё там был охранник…

– Подожди, не вставай, у тебя за воротник попало, – голос Маши дрожал, возможно, были и слёзы, берет девочка надвинула на самые глаза.

– Всё, поднимайся. Я же говорила…

– Мне намного легче от твоей говорильни, – заверил её Макс, и не думая выбираться из сугроба. – Сука. Стервоза вокзальная.

– Это ты о ком? – поинтересовался охранник. Как раз собирался захлопнуть тяжелую металлическую дверь, чутко среагировал на комплимент.

– О той бляди, которая работает с тобой в одном борделе, – подтвердил его подозрения Максим.

– Я щас…

– Максим, идём, идём, на трамвай не успеем, – заторопилась Маша.

– Всё равно сука. Сожги, Машка, их бордель к матери растакой, – буркнул старший брат.

– Сожгу, сожгу, только идём отсюда…

Ничего не изменилось бы, даже если бы он сам достал Риту. Надо было искать крышу над головой, а не справедливость.

– Ты где прописана? – спросил он у сестры, когда вместе с ощущением мороза к нему вернулись бытовые проблемы.

– В общаге, – ответила девочка, догадываясь, к чему он клонит.

– В той же?

– Ага…

Получение паспорта в отсутствии родителей – проблема здоровенная. Неискушённый в бюрократии Макс, превратился в загнанную лошадь, пытаясь узаконить положение младшей сестры в обществе. Его гоняли из кабинета в кабинет, из учреждения в учреждение, пока, наконец, словно по мановению волшебной палочки, стали покрываться нужными печатями и подписями нужные бланки и справки. Для голливудского лоска не хватало только белозубых улыбок на цементных лицах чиновников. Макс не вникал в детали паспортного волшебства, ему казалось, что в своём марафоне он намотал положенное количество километров, потому и раскрылись все двери, снялись все преграды.

Машу прописали в четвёртом общежитии универа…

– Там, если коменда не сменилась, то всё отлично будет, – говорила она, оптимистично шагая по заснеженной аллее студгородка.

– Всё отлично будет, если у них комнаты найдутся, – хмуро возразил Максим.

– Комнаты всегда у них есть. Резервные. Мне Саша рассказывал. На всякий случай. Вдруг иностранцы какие-нибудь приедут, или комиссия учёбу проверять. Ты, главное, в глаза ей не смотри. Ты на людей смотришь, как на отстой какой-то.

– Они и есть отстой. Особенно взрослые…

Не слишком ли радикальное мировоззрение для человека, полчаса назад въехавшего головой в сугроб?

Их приняли ни за иностранцев, ни за комиссию; их приняли за обыкновенных любовников.

– Мы брат и сестра, – сказала Маша, прекрасно зная, каким будет следующий вопрос.

– А почему фамилии разные? – спросила неизменная комендантша общежития номер четыре.

– Я замужем была, – быстро произнесла девочка. – Потом развелись, а я фамилию мужа себе оставила.

– Дитё, – комендантша сверлила её глазами-шурупами поверх толстенной оправы очков, – ты кому мозги компостируешь?

– Пошли отсюда, – обронил Максим, и шулерским жестом выдернул паспорта из цепкой пятерни бывшей вахтёрши.

– Почему она мне не поверила? – жалобно спросила Маша, выйдя на крыльцо.

– Потому что ты молодая красивая и свободная, – охотно разъяснил Максим. – А она – старая, уродливая и двумя семьями обвешанная. Ты ничего не заметила?