Владимир Резник - Седьмой от Адама

Граф Дэнуц молча завернул дощечки в бархат. Не торопясь, убрал их под плащ и, уже выходя, в дверях повернулся к Еноху.

– Вы слишком много себе позволяете, еврей. У вас будут серьёзные проблемы.

Дрожащими руками Енох запер дверь, задвинул тяжёлый засов, погасил свечи в мастерской и перешёл во внутреннюю комнату. Позвякивая горлышком графина о край бокала, он налил вина, залпом выпил и рухнул в кресло у едва теплившегося камина. Только сейчас до него стало доходить, чем может обернуться для него то, что он делает и эта, совершенно не нужная ему известность. Граф Влад Цепеш – ещё бы ему не знать это имя. Графом Дракулой – Дьяволом звали его в Трансильвании и, несмотря на то, что вся эта история случилась давным-давно, имя это до сих пор в тех краях произносят шёпотом и с ужасом.

Бежать, бежать нужно отсюда. Скрыться там, где его не знают, отсидеться, пока забудут, сменить имя. Но как бросить мастерскую, где всё налажено, пока не сделана главная работа: важнейшая фотокамера в его жизни?

Метод его работы был чисто алхимический, да и был он по большому счёту, алхимиком – самоучкой. Как алхимики средневековья смешивали в своих колбах и ретортах всё подряд, надеясь экспериментальным путём нащупать формулу философского камня, так и он создавал свои камеры по наитию, сначала из того, что было под рукой, а позже, находя всё более и более замысловатые, а подчас и уникальные материалы. Потом он стал комбинировать и совмещать изготовление камер со всеми известными ему магическими практиками. Вот только предсказать, что именно смогут его аппараты, какими чудесными или напротив, страшными, способностями будут обладать его создания, он не мог – это, как правило, становилось понятным только со временем.

Иногда попадались приятные, и даже смешные заказчики. Страстно влюблённый юноша из старинного, но обедневшего рода, умолил Еноха сделать фотокамеру, которая влюбит в него предмет его страсти, до сих пор остававшийся к нему безразличным. Гарантий несчастному влюблённому Енох, конечно, никаких не дал, но искренне постарался, сделав не задорого тому фотокамеру из земляничного дерева, сбрасывающего ежегодно кору и считающегося деревом любви, встроив туда, на всякий случай, две дощечки из кипариса, для придания парню неистощимой мужской силы. Сделал всё как положено: под знаком Венеры, использовав шестой аркан Таро – Двое, знак тяготения друг к другу. Поискал ещё в магических книгах и добавил две тоненькие полоски боярышника – символа плотской любви, вырезав на них руны Турисаз и Одал. Про себя Енох рассудил, что, если уж молодому влюблённому удастся уговорить девицу на фотосъёмку, то и остальное у него должно получиться. И ведь сработало! Приглашения на свадьбу он, правда, не получил – не будут же наследники древних и благородных родов приглашать на свадьбу мастерового еврея – но благодарственное письмо и фотографию молодожёны ему прислали.

В другой раз весёлый горбун в дорогом расшитом камзоле, прикативший на богато украшенной карете откуда-то издалека, попросил его сделать камеру, которая бы или исправила его недуг или, по крайней мере, делала фотографии, на которых бы он выглядел красивым и стройным. Он оказался весьма умён и начитан, и Енох долго и с удовольствием беседовал с ним, угостив роскошным старым Рейнским из подвалов князя Турн-унд-Таксиса. Енох смог убедить горбуна, что, увы, но выпрямить его позвоночник никакая фотокамера не в силах, а для того, чтобы сделать хороший снимок важен не столько сам аппарат, сколько искусство фотографа. Камеру горбун, тем не менее, заказал. Обычную, но из самых дорогих, с лучшим объективом и богато украшенную резьбой по красному дереву.

Иногда заказчики сами приносили ему какие-то куски дерева, но он всегда тщательно выяснял их происхождение и немало удивлялся людской изобретательности и фантазии. Один мрачный тип, не пожелавший представиться, принёс кусок ядовитого Анчара. Изготовить ему фотокамеру Енох под благовидным предлогом отказался, но на дощечки из Анчара посмотрел с жадностью. Он бы сам с интересом с ними поэкспериментировал, но делать из них что-либо для этого странного посетителя не собирался.

По его просьбе знакомые купцы разыскивали по всему свету и покупали редчайшие породы растений, куски древесины и самое интересное: доски из дерева, связанные с каким-либо событием. В его коллекции была небольшая грубо оструганная дощечка, привезённая одним паломником из Палестины. Тот уверял, что это кусок осины, на которой повесился Иуда. Скрепя сердце Енох купил его, хотя совершенно не верил в его подлинность. Он знал, что под этим деревом в разных легендах подразумевается то осина, то бузина, а то и церсис (багрянник). Но отказываться не стал, чтобы не обижать паломника, пронёсшего в своей котомке этот кусочек много тысяч миль. Несколько раз он учтиво отклонял предложения купить кусочки от креста, на котором был распят Иисус – не маленькие и достаточно свежо для своих почти двух тысяч лет выглядящие куски толстой доски. Он знал, сколько таких святынь находится в разных частях света, и представлял то количество крестов, которое можно было бы из них составить. А ему нужны были подлинники. В его коллекции была бузина – загадочное и опасное дерево Северной Европы, с которой связаны руны людей Феху и Одал. Был кусок орешника – волшебное дерево скандинавов, посвящённое Одину и годящееся для изготовления магических жезлов и посохов. Была рябина, изделия из которой, если правильно вырезать на них защитные руны, будут оберегать от сглаза и колдовства. Были и совсем редкие: железное дерево из Африки и пластинка из японской сакуры, но все они не годились для того, что сейчас мучило его, над чем он бился уже не первый год.

Мальчишка, сын трактирщика Шломо, забежал к нему около полудня.

– Гер Енох. Папа послал меня сказать, чтобы вы пришли. Там приехал Коффман – ну, купец Ицхак Коффман – и что-то для вас привёз. Он сейчас у нас – гуляет.

Енох дал мальчишке монетку за хорошую новость, радостно бросил то, чем занимался, и, закрыв мастерскую, даже не переодевшись, поспешил в трактир.

Ицхак действительно гулял: почти все посетители небольшого трактира собрались вокруг стола, за которым восседал Коффман – большой, пузатый, весёлый, рыжий и шумный. Он был одним из немногих людей, которых Енох, не то чтобы любил, но к которым относился с симпатией. Громогласный Ицик мог перепить любого бюргера, обжулить любого, самого хитрого грека и при этом был одним из самых добродушных и порядочных купцов, с которыми Енох имел дело. Он мог рассказывать совершеннейшие небылицы просто так, для того, чтобы развлечь компанию, но, как только дело доходило до расчётов, всегда был аккуратен, чёток и порядочен. При этом Ицик был одним из самых отчаянных и отважных путешественников. Ему не составляло бы особого труда, зная все ходы и выходы в этом торговом мире, без особого риска зарабатывать приличные деньги, не выходя из своей конторы, но он не мог усидеть на месте. Его манили новые земли, новые страны, неведомые ещё диковинки и, конечно, женщины. Страсть Ицика к шиксам всех цветов кожи и разрезов глаз, которых он время от времени привозил из своих походов и безуспешно пытался провести им гиюр, была общеизвестна, и от отлучения от родной синагоги, его спасали только щедрые пожертвования. Сейчас он вернулся из своего первого путешествия в далёкую Америку. Судя по его довольному виду, поход был удачный, и у него явно было, что рассказать и чем похвастаться.