Эрнест Зариньш - Информационные войны – 1. Наследие кокона

Да и нос такой же, длинный и немного курносый.

А ещё было у Франи странное развлечение, каждый раз, когда в районе происходило громкое убийство, он шел в соседний киоск, где продавщица Антонина уже ждала его появления, она, ненадолго уходила копаться в периодике, а потом, усмешливо щурясь, высовывалась из окошка киоска, и заявляла:

– На, вроде все тебе подобрала… Да только ты на много не надейся, тут больше строчек, чем смысла.

А Франя отходил шага на два, и начинал перелистывать свежие, ещё пахнущие типографской краской страницы. И они как будто оживали перед ним, открывая все новые и новые обстоятельства смерти жертвы. Он мог так подолгу стоять около киоска, просматривая, сравнивая статьи из нескольких газет, пока какой-нибудь очередной старичок, или истеричная женщина не отгоняли его от очереди, выстраиваясь в нестройной, куцей очереди.

Собственно, именно из-за этого необъяснимого увлечения у него на балконе уже скопилась целая тонна подобной желтой и полу-желтой литературы. Надо сказать, что дело происходило уже в постсоветскую эпоху, и получить какую-то особо дефицитную литературу взамен старых пожелтевших и истрепавшихся листов было уже невозможно.

Но одна деталь особенно приковывала его взор. Это были фотографии трупов. Нет, он не был из тех, кто может наслаждаться чужим страданием. Словно обезьянка, которая просовывает руку в тонкое горлышко сосуда, он просовывал руку в трещину небытия. Он всматривался в лица убитых людей, чтобы попытаться понять, куда они направились после смерти, как они продолжили свой путь? Есть ли перерождение, или душа уходит в темное ничто?

А может быть душа уходит в саму свою оболочку, как улитка, которая во время опасности прячется в свой твердый домик? Может тело это лишь очередная составляющая, которая падая в земную плошку, наполняет своим плотным компостом, земной салат, а своим миром, который успело накопить за время земной жизни наполняет информационное пространство, пространство опыта, пространство знания о великих поражениях и великих победах, которые могут снова воплотиться через иных людей, иных игроков в этой вселенской драме? Франька часто думал над этим, когда не болела голова.

Постоянные головные боли, из-за которых Франя не мог нормально даже пробежать вокруг стадиона, без того, чтобы не присесть на лавочку ставили крест на его спортивной карьере, а ведь в свое время он был неплохим вратарем в школьной команде.

Боли немного успокаивались, когда Франька читал, и это подтолкнуло его развиваться именно в этом направлении. Ему было тяжело признать, что он по своему внешнему виду ничем практически не выделялся от окружающих его сверстников, и это очень огорчало его. С детства мать записала его в районную библиотеку, и, хотя дорога была не близкой, он всегда с огромным удовольствием её посещал.

Особенно, когда была плохая погода, и на душе было тяжело и пасмурно, как на осеннем небе.

И Франька, засев за библиотечный столик, буквально поглощал детскую фантастику, книги про пиратов, про приключения веселого

Тима, про великана-Гулливера в маленьком мире, где постоянно ссорились два народа.

Чуть позже он, надо отметить абсолютно закономерно, увлекся историей. Надо заметить, что учитель истории у него был не очень хороший. Усатый, похожий на самого обыкновенного священника, он прививал у учеников особенную нелюбовь к персонам, которые изменяли историю, выдающимся персонам истории, таким, как Иван Грозный, или Петр Первый. Говорили, что у него были на то свои, чисто личные причины, мол, предки у него были из поморов, которых Петр обязал заместо торговых двухобивочных кораблей- кочей, строить морские суда, которые были необходимы его флоту, и тем самым разорил Сибирь.

Франька же всегда имел какую-то свою точку зрения, он понимал, насколько важно было на тот момент взять всю силу народную в один кулак, и позже, с помощью северных войн сплотить свой народ ради благого дела обустройства государства, торжества наук и прогресса.

Великий самобытный дух историка, между тем, к сожалению, проявился лишь в тяге к бутылке.

Причем вроде-бы это не могло ему грозить ничем серьёзным, поскольку он выпивал в каморке, которую обустроил за своим кабинетом, причем не в одиночку, а ни с кем иным, как с самим директором школы. За что его благополучно и выгнали, как только директор закурил в постели, после их совместной попойки, и сгорел.

Другой пример самобытного духа, который больше вдохновлял Франю, это был пример рыцаря ордена Дракона, который проживал в той части света, которые современники называют Румынией. Орден в свое время основал Сигизмунд первый и его супруга Барбара. Рыцарь в свое время был заложником, которого за долг отправили ко двору венгерского короля, позже отправился в качестве наемника сражаться за турецкий султанат в Константинополь. В 1431 году, в возрасте 31 года, рыцарь возвращается в свои родные края, но суверенный статус Валахии не устраивал соседствующую Венгрию. Помимо всего, рыцарь освободился от хождения на территории Валахии венгерских монет, начав чеканить свои. Позже, когда войска султана двинулись в Европу, он спас жителей городка Себиш, предложив переселиться в свое княжество, которое объявил суверенным, выплачивая дань, от которой также позже отказался.

Венгры между тем хотели поставить своего управителя над Валахией, и рыцарь обратился к туркам, которые, несмотря на охранную грамоту захватили заложниками его сыновей.

Это было первое предательство, которое пережил правитель Венгровалахии и герцог Фагараша и Амласа. Позже, когда рыцарь начал мстить за это предательство и повел войска против султаната, но по дороге венгерский воевода занимался лишь разграблением земель, принадлежавших в свое время рыцарю, за что тот и арестовал его, повелев заплатить огромный штраф.

Несмотря на этот факт, Влад не отказался от помощи венгерскому воинству, ну а оно не забыло позорный плен своего предводителя, и в 1448-м году при помощи местной знати, которая оклеветала своего правителя, убило рыцаря, захватив престол. За что и пострадало позже, во времена правления сына рыцаря. Он не забыл ни одного предателя своей маленькой родины…

Как и любой мальчик, Франя любил истории про рыцарей. Тем более, что на подмостках школьного здания он сам подчас становился рыцарем.

Дело в том, что его не любили сверстники. Нет, не то, чтобы Франю сильно ненавидели. Но его старый поношенный свитер, его увлеченность, с какой он подходил к любому делу, будь то математические вычисления, которые, к слову, ему абсолютно не давались, посадка кустов в пришкольном саду, либо чтение, которому он предавался на переменах, вытянув из коричневого кожаного портфельчика очередной зеленый томик, ни одно из этих занятий не располагало к близкой дружбе с основной школьной компанией. Которая, по своему обыкновению проводило время куда как прозаичнее, либо в баре рядом со школой, либо у игровых автоматов.