Елена Асеева - За чертой

Однако он лишь на минуту застыл возле одноногого, наверно, заговорив. Потому как послышался низкий, раскатистый говор (словно сказанный вполголоса), а после, и как-то срыву сойдя с места, направился к ближайшему ковбою, лежащему все также неподвижно на земле. Данила даже не успел ойкнуть, лишь скользнул взглядом за тем скорым перемещением высокого человека, когда тот ровно не останавливаясь, не примериваясь, вскинул вверх топор (ухватив его и второй рукой) так, что он блеснул тонким, острым лезвием и стремительно опустил его вниз на тело ковбоя, издав притом сочный мясистый, плямкающий звук. Удар явственно имел такую силу, что когда лезвие топора вошло в район шеи ковбоя, его голова подобно футбольному мячу отскочила в сторону, а из места раны, прямо-таки, брызнула вверх алая кровь, с белыми кусочками костей, плеснувшись на сапоги неизвестного палача. Само же тело судорожно дернулось вперед-назад, будто до этого момента ковбой был все еще жив.

– Вох! – негромко выдохнул Данила и тотчас прилег на землю, впрочем, продолжая видеть человека с топором. Наблюдая, как он вновь и вновь им взмахивает, плескает струи крови, ошметки костей, костного мозга вверх, стряхивает их вниз с лезвия своего страшного орудия. И то, хорошо, что тела ковбоев юноша не видел, лишь представлял себе, как их кромсают на отдельные части. От испытываемого ужаса и страха за себя Даня крепко сжал меж собой губы и зубы (чтобы не закричать), а погодя и вовсе развернув голову, прижался правой щекой к земле, надеясь, что его не увидели. Да только он не перестал слышать гулкие удары топора, хруст костей и плямканье вытекающей крови, кажется, приглушившие не смолкающее биение колокола.

Парень хоть и видел кровь, порой тоже фонтанирующую, в компьютерных играх, но до этого момента никогда не находился в такой реалии, где не просто были слышны удары, но и ощущался кислый кровавый запах пришедший на смену горечи паленного, дотоль наполняющий воздух.

– Что за хрень? Это не игра, а какая-то жуткая хрень, – чуть слышно протянул Даня, тягостно сотрясаясь и с тем понимая, что лежать тут нельзя, а надо как можно скорее убегать. Да только ноги Даньки, как и руки, оказались какими-то ватно-непослушными, как и окостенела его шея, не в силах развернуть голову. Потому и оставалось ему, лежать неподвижно и надеяться лишь на пухнущий туман, который сокроет его от глаз того безумного палача.

Звуки ударов топора о тела прекратились… А кровавый запах, кажется, стал более насыщенным, заползшим не просто в нос, рот Данилы, но и точно в мозги. Так, что от того, прямо-таки, концентрированного привкуса, парня стала тошнить. И хотя в животе бурчало от голода, приступы рвоты подкатывали прямо к губам спрессованными комками слюней, которые Данька очень тихо (как ему казалось) сплевывал на землю. Юноша все еще продолжал лежать на земле, прижимаясь к ней грудью и щекой, и хотя плотность идущего дождя усиливалась, старался не подавать о себе виду. Надеясь, что если истязания закончились, человек с топором уйдет, и, он тогда сможет убежать. Сейчас Даня даже не думал, куда ему направится. Ибо пребывая в состоянии ужаса леденящего не только кожу лица, но и спины не был в состоянии, что-либо наметить. Напрочь забывая от увиденного и прочувственного, что это все возможно лишь игра… или сон, на крайний случай.

Сейчас почему-то снизилась гулкость звонящего колокола, вроде он сам не просто отодвинулся к линии горизонта, а схоронился за черной чертой, которую создавали в соприкосновении небеса и земля. И хотя продолжал зазывать к себе Данилу, но теперь как-то несмело, порой затихая, и, кажется, лишь чуточку погодя вновь слабо сообщая о своем существовании. Внезапно совсем рядом раздалось негромкое поскрипывание обуви, ровно при изготовлении ей перетянули швы, а после более трескучий хруст подошвы о мельчайшие частицы песка и камешков, покрывающих почву, и уже в следующую минуту над парнем прозвучал высокий и очень звонкий тенор, сказавший:

– Ну, чё, ты, как заяц тут притаился, подымайся. Ни боись, ни обижу.

И в Даньку как-то сразу вернулись силы. Потому он резко поднявшись с земли, сел, и даже подняв голову, уставился на стоящего в шаге от него мужчину (того самого расчленителя ковбоев), оказавшегося не только высоким, но и достаточно мощным в плечах, с мускулистыми руками (в правой все еще удерживая поалевший от крови топор). Прямоугольной формы лицо этого человека имело прямой подбородок с ямочкой посередине, полный с мясистым кончиком нос (слегка потянутый вправо), да широкие, с тяжелой нижней, губы. И хотя кожа его лица, как и рук, шеи была, созерцаемо, белой, она слегка переливалась красным оттенком, точно мужчина долго дотоль загорал (и весьма неудачно) или просто давно не мылся, покрывшись какой-то неприятной на вид сыпью. Коротко подстриженные машинкой под троечку его средне-русые волосы, с выбритыми висками, несмотря на то, что их сверху прикрывал капюшон, смотрелись мокрыми. Впрочем, сам Даня лишь мельком окинул взглядом фигуру, лицо человека, вперившись в его черные и тут, словно бездонные глаза, в которых, как ранее у ковбоя не наблюдалось зрачка или белка…

– Как звать-то тебя? – спросил мужчина, еще сильнее пугая юношу своим достаточно приветливым тоном.

– Данила Зинин, – отозвался парень и голос его, задрожав, стих на последней букве собственной фамилии.

– Нормальное имя, как у этого… из фильма «Брат», Данилы Багрова, – произнес мужчина и теперь усмехнулся, легонечко вскинув левый уголок рта, ровно тот у него был парализован. – А я знаешь, Жиган… Это моя кликуха Жиган, как из песни Михаила Круга, небось слышал, – он на чуточку прервался и внезапно довольно приятно запел, —

Жиган-лимон – мальчишка симпатичный!

Жиган-лимон, с тобой хочу гулять!

Жиган-лимон с ума сводил отличниц…

Тебя, Жиган, хочу поцеловать!

Мужчина смолк, тягостно передернув плечами, прикрытыми вымокшей плащ-палаткой, а Даня в ответ, лишь отрицательно качнул головой, будто загипнотизированный черными глазами того, окруженными средне-русыми загнутыми ресницами на которых зацепившись, в такт качнулось несколько мельчайших капелек дождя. Еще и потому парень не ответил, что такую песню никогда не слышал, как и не знал самого Михаила Круга, да и фильм «Брат» видел мельком, предпочитая ему фильмы жанра кинокомикс.

– Да, ты не боись, тебя не обижу. Я же вижу, что ты пацан. И как ты сюда попал только, чего натворил при жизни? – с той же ощутимой, слышимой теплотой обратился к юноше Жиган, продолжая немного удерживать вскинутым вверх левый уголок рта, видимо, таким образом, улыбаясь. – Меня, если хочешь знать, Лёхой зовут… Можешь так обращаться, я не против, – дополнил Жиган и теперь медленно опустился на присядки, положив на землю возле ног свой кровавый топор. И Даня, хотя того и не желал, боясь вызвать в этом человеке какой-либо очередной приступ ярости (ибо произошедшее с телами ковбоев никак по-другому нельзя было назвать), неосознанно сместил взгляд на лежащее орудие.