Вики Петтерсон - Аромат теней

— Потому что я не только председательствую на вечерах, на которых собираются люди, довольные тем, что могут списать на благотворительность ужин в пятьсот долларов. Я общаюсь с людьми, которые говорили с теми, кому ты помогла. Те, кто может заплатить за дорогой ужин, называют меня «мисс Арчер», но те, кто получает бесплатную тарелку, называют тебя «другом».

— Меня сейчас вырвет, — сказала я в замешательстве… и в глубине души довольная.

— Пожалей ковер.

К этому времени мы уже оказались в мраморном зале, заметно отличающемся от всего остального в доме. Пол здесь не покрыт, три окна лишены украшений, а центр зала представляет собой нечто, именуемое «ступа». Однажды Ксавье объяснил, что в этой штуковине тибетские ламы хранят останки великих мудрецов прошлого.

Не знаю, как должна выглядеть тибетская «ступа», но здесь, с мраморными стенами — и наклонным потолком, все напоминает внутренности склепа.

Конечно, Ксавье как-то этот зал украсил. В центре стоит стеклянная витрина, освещенная сверху, а в ней первый полный английский перевод «Тибетской книги мертвых», рукописи возрастом в тринадцать столетий. Приятно и жизнерадостно. В конце зала есть также помост, достаточно просторный для трона, который Ксавье со временем и собирается на нем поставить. Сейчас здесь только большая в позолоченной раме картина маслом, на которой изображены снежные горные вершины над равниной с дикими цветами и пасущимися яками.

Ведущие к помосту предметы несколько менее пасторальны и гораздо более интересны: как деревянные солдаты, стоят ряды вертикальных молитвенных вееров; впрочем, я никогда не видела, чтобы их раскрывали, и не знаю, как ими пользуются. Да и о чем может молиться властный, эгоистичный игорный магнат?

Но все это озадачивало гораздо меньше масок. Ксавье утверждал, что они из деревни шерпов, высоко в Гималаях, и у меня не было причин не верить ему. Я не представляла, какова связь Ксавье с Гималаями. Он родом из Бронкса. Тоже своего рода экзотика, но слегка другая.

Первая маска сделана из меди, это продолговатое дьявольское лицо, которое ухмыляется вам, когда входите в комнату. Я всегда вздрагиваю, глядя на эту маску. Чуть дальше какой-то круглолицый бог, вырезанный из древесной капы, посылает гостям воздушный поцелуй надутыми губами. Еще один бог караулит вход в кабинет, он в короне с острыми выступами, и его алый рот раскрыт в беззвучном крике. И как будто всего этого мало, камера наблюдения смотрит из угла своим циклопическим красным глазом, завершая картину.

У двери прозвучал звонок.

— Входите, дамы.

Дубовая дверь раскрылась со щелкающим звуком.

Кабинет Ксавье больше соответствует тому, что можно ожидать от игорного магната. Никаких тотемов или духовных погремушек. Темное дерево, мебель огромных размеров и шоколадные стены. Звукопоглощающий потолок, туманные зеркала, лепка и застекленный шкаф ручной работы с впечатляющей коллекцией пыльных книг в старинных переплетах с нетронутыми корешками. И человек в этой комнате тоже по-своему величествен и грандиозен.

Ксавье Арчер заставляет всех почувствовать свое ничтожество. Он часто машет рукой, как европейский монарх, приглашающий подданных сесть. Так же он поступает и с нами, своими дочерьми, и единственным признаком того, что эта встреча отличается от совещания по объединению банков или обсуждения квартальных дивидендов, было то, что Ксавье не поднял головы от своих записей.

Мы сели в неудобные красного дерева кресла. За те месяцы, что я его не видела, он не изменился: по-прежнему сложен как деревенский бык под своим сшитым по заказу «армани». Тяжелая нижняя челюсть и одна изогнутая бровь; я была в курсе, что он чувствителен к этой особенности своей внешности, но отказывается ее менять. Если не знаешь, можно его принять, за стареющего полузащитника в американском футболе. Но, конечно, все знают — Ксавье Арчер позаботился об этом.

— Здравствуй, папа, — сказала моя сестра, когда он наконец поднял голову.

— Здравствуй, Оливия, дорогая. — Он с опустил ручку с улыбкой, которая тут же исчезла, когда он посмотрел на меня.

— Джоанна.

— Ксавье, — откликнулась я.

Он смотрел на меня мутными глазами. Я сосредоточилась на его лбу.

Откашлявшись, он откинулся в кресле.

— Девочки, вы, вероятно, гадаете, зачем я пригласил вас сегодня.

— Совсем нет.

— Сначала ты, Оливия, — произнес он, не обращая на меня внимания. — Я слышал о твоей попытке поступить в «Валгаллу». Сколько раз я тебя просил? Я не хочу, чтобы мои дочери работали. Что подумают люди?

— А что они сейчас думают? — спросила я. Они оба сделали вид, что не слышат.

— Я хочу, чтобы ты выросла, вышла замуж, родила детей, развелась и жила счастливо. — Он постучал указательными пальцами друг о друга. Пальцы были похожи на две дерущиеся сосиски. — Поняла?

— Да, папа, — негромко ответила Оливия.

— А что если она хочет работать?

Он взглянул на меня и мигнул, как будто удивляясь, что я все еще здесь.

— Если она хочет работать? — повторила я громче.

— Ты имеешь в виду бесплатное фотографирование? — Ксавье никогда не скрывал насмешливого отношения к тому, что считал моим «бесполезным» хобби. Он усмехнулся. — Не думаю.

Я ничего не могла с собой поделать: система защиты, которая включается у меня, когда я оказываюсь рядом с Ксавье, распространяется и на Оливию.

— Я хочу сказать, что, может, ей недостаточно быть украшением на твоей руке или на руке будущего мужа.

Оливия протянула ко мне руку.

— Джо…

— У Оливии есть работа. Она моя дочь.

Да, и оплачивается ее работа отвратительно. Впрочем, я придержала язык, потому что Оливия умоляюще смотрела на меня.

— Итак. Тебе все ясно? — Это означало, что ясно ему, но я отметила, что позже нужно будет поговорить с Оливией об этом. — Я слышал о шуме в «Валгалле» вчера вечером, Джоанна. Не желаешь ли объяснить?

Шум? Так он называет нападение на меня безумца с зазубренной кочергой? Я улыбнулась.

— Конечно. Объясню. Я спасла несколько твоих драгоценных богатых посетителей от гибели: их едва не порезал на куски убийца-маньяк. И хорошо сделала. Иначе ковер пострадал бы.

— Не шути.

— И не думала.

Мы смотрели друг на друга через полированный стол, каждый ждал реакции другого. Такое у нас уже бывало, и не раз. Ксавье считал мой острый язык неприличными; он хотел, чтобы я больше походила на Оливию: та смущается, когда глаза партнеров Ксавье слишком надолго задерживаются на ее фигуре; она мило принимает оскорбления относительно ее интеллекта. И даже когда не соглашается со словами отца, молчит.

Я считала такие ожидания глупыми, поэтому большую часть своего сарказма приберегала для него.