Вики Петтерсон - Аромат теней

Я вышла из лифта и приготовилась постучать в дверь, но тут она отворилась, и я увидела сестру в ярко-алом костюме и с еще более яркой улыбкой на лице. Есть такие вещи, которые способна понять только сестра. Я захихикала, удивив нас обеих, и это было все, что ей потребовалось. Она запищала, ее высокий голос пробил звуковой барьер, и она втянула меня внутрь, прежде чем прибежали собаки.

— Ты выглядишь великолепно, ослепительно, ошеломляюще! — быстро прощебетала она, прежде чем прижать палец к моим распухшим губам. — Он тебя целовал! Расскажи мне, расскажи, расскажи!

— Можно сначала выпить?

— Мартини уже готов. — Она вприпрыжку бросилась на кухню. — Принесу в гостиную.

Я улыбнулась этому признаку ее возбуждения и направилась в сердцевину квартиры.

Кухня, на которой счастливо напевала Оливия, располагалась слева. Спальня — в алькове справа, Я прошла через фойе пентхауса и оказалась в украшенной итальянским мрамором гостиной перед вертикальной стеклянной стеной, за которой открывалась нереальная картина Лас-Вегаса. Этот квартал так ярко освещен, что его можно увидеть со звезд. Бросив пальто на слишком мягкое кресло, я в ожидании остановилась перед окном.

Я казалась себе стоящей в рамке — статуя на слишком высоком пьедестале, почти на одном уровне с грозовыми тучами, такими плотными, что в них отражались огни города. Странно. Создалось впечатление конденсации энергии — словно электричество, зажатое между бетоном и тучами, разрастается до гигантских размеров. Буря раскатистым громом сообщала о своем приближении с запада. Я повернулась спиной к этому дикому городу и расслабилась в женственной атмосфере дома Оливии.

Оливия — опять-таки в отличие от меня — окружила себя вещами. На встроенных от попа до потолка полках собрание отличного хрусталя. Она предпочитает скандинавскую работу: четкие линии «Оррефорса» смешиваются с пестрыми оригинальными творениями «Коста Боды». [21] Шведские фирмы, специализирующиеся на производстве посуды и статуэток, — Прим. перев. Далее мраморный камин, используемый как одно из мест для растений, которые располагаются почти в каждом углу и в каждой нише комнаты, Я потерла лист чего-то извивающегося и ползу-чего и подумала, как это у нее получается. Под ее опекой все растения буквально расцветают.

Вместо дивана она поставила посреди комнаты большую кушетку с высокими резными спинками, навалив на нее множество подушек из шенили. В центре стоял большой поднос, украшенный перламутром и ониксом; он служит кофейным столиком. Повсюду горят свечи, цветные, ароматные, чайного цвета, заостренные. Напротив устроился редко включаемый телевизор.

Несмотря на эту мешанину цветов и предметов, квартира Оливии выглядит воздушной и живой. У нее есть и кошка, которая где-нибудь бродит; она всегда готова к тому, что об нее споткнутся.

Я взяла с подноса последний номер компьютерного журнала и заметила, что его уже просматривали, оставив пометки и загнутые страницы. Когда наш отец — ее отец — впервые застал Оливию за чтением научного журнала, мы собирались завтракать, делая вид, что мы нормальная, дружная семья. Я уже какое-то время знала, что она покупает «Популярная наука» и «Компьютеры сегодня», и дразнила ее этим, называя синим чулком и — в мои самые тяжелые дни — мечтой Билла Гейтса.

— Что это ты такое читаешь? — спросил Ксавье, переводя взгляд с дочери на выпавший у нее из руки журнал.

Захваченная врасплох его неожиданным появлением, она тем не менее не растерялась и подняла журнал двумя пальцами, как промокательную бумагу для губной помады. Глядя на нее через край моей чашки с кофе, я с удивлением поняла, что она не рассердила Ксавье, напротив — подействовала на него умиротворяюще. Все остальное утро Оливия старалась не смотреть на меня. И после этого я никогда не смеялась над ее увлечением.

Я положила журнал и устроилась среди подушек цвета сливочного масла и шотландского виски. Здесь я сняла оружие, положила сумочку с куботаном перед собой, а складывающееся лезвие — сзади. Короткий нож я оставила на месте — упрятанным в обуви. Совсем без оружия я чувствую себя голой.

Оливия, неся два огромных бокала с мартини, подняла брови, увидев нож среди своих свечей и безделушек, но не удивилась. Она так же привыкла к моему оружию, как я к ее научным журналам.

— Водка-мартини неразбавленный, две маслины, начиненные рокфором. — Она подмигнула. — На случай если у тебя сегодня уже был оргазм.

— Спокойней, сердце, — сказала я, беря свой бокал. Оливия села напротив меня и подобрала под себя ноги.

— С днем рождения! — Она подняла свой бокал. — Чтобы ты всегда была старше меня!

— Спасибо. Я подумаю.

— И, — смущенно добавила она, — за Бена Трейну, который вернул твои гормоны из спячки.

Я опустила бокал.

— Мои гормоны не были в спячке.

— Были.

— Не были.

— Были.

Я нахмурилась. Она ласково улыбнулась.

— Итак, он такой, каким ты его помнишь? Другой? Тот же самый?

Как рассказать ей? Как описать превращение мальчика в сильного прекрасного мужчину? Конечно, остаются острые углы — и я не намерена о них забывать, — но они не помеха страсти, заново вспыхнувшей между нами? Страсти, по сравнению с которой тускнеет «Давид» Микеланджело. Нельзя соизмерить мои девичьи и теперешние чувства к Бену. Может, Оливия все-таки права, и он действительно разбудил мои гормоны.

— Гораздо больше, Оливия. Гораздо больше.

Продолжать я не стала.

Несмотря на то, что я не сумела выразить свои мысли, Оливия была удовлетворена. Взгляд ее стал мечтательным, она вздохнула над своим коктейлем. Опустив руку, с отсутствующим видом погладила кошку, которая возникла ниоткуда — как же ее зовут? — и сказала:

— Наконец-то ты займешься любовью. Я подавилась маслиной с сыром.

— Прошу прощения, но откуда ты знаешь, что я еще не сделала этого?

— Потому что ты всегда слишком напряжена, — ответила она, тряся руками. Думаю, она так показывала, как надо расслабляться. — Ты относишься к сексу, как к боевой схватке, как та «дог мага», которой ты занимаешься.

— Крав мага, — ощетинилась я, — и я так к сексу не отношусь.

— Относишься, — настаивала она. — Ты смотришь на секс как на сражение, которое нужно выиграть. Ты носишь свою женственность как знаки различия и бросаешься на всякого, кто в ней усомнится.

— Это нелепо. — Я сделала вид, что нисколько не удивлена. — К тому же никто из моих любовников не жаловался.

— Потому что они опасаются, как бы твоя похожая на тиски вагина не раздавила их мужественность. Как автомат, который принимает карточку, а назад не отдает. — Она весело рассмеялась, заглушая мое гневное восклицание. — К тому же мы говорим не о любовниках, а о любви, и после Бена ты ее себе ни разу не позволила.