Андрей Пучков - Тени холодного солнца

– Это вы о нашей молодой барышне говорите? – весело спросила Катарина. – Ну и как она сегодня?

– Плохо, – махнула рукой пухлая, конопатая Берта. – Всё на папеньку дуется, заперлась и никого видеть не хочет. И так уже шестой день. Слава Богу, хоть сегодня нормально покушала. А то первые три дня так вообще ничего в рот не брала. И как она только выдержала? Я бы точно не смогла.

– Похоже у нашей красотки приключилась «Чёрная немочь» – предположила насмешливо Грета. – А у господ по научному она зовётся – «Меланхолия».

– Да какая разница. Сохнет девка, ой сохнет, и с отцом она так и не разговаривает.

– Это всё из за того красавчика офицера что был здесь неделю назад.

– Вот именно! Он её сватать приехал а наш граф его и завернул: сказал, мол ваш род недостаточно знатен для нас, сударь.

– Неужто так и сказал?! – ахнула Берта.

– Ну да, они там в кабинете почти целый час спорили и кричали друг на друга. Офицерик этот выскочил от него весь красный, злой, сразу прыгнул в экипаж и на вокзал. Только его и видели. Говорят, отправился прямиком на войну. Даже с нашей барышней не простился. – А ведь какой красавчик! – мечтательно воскликнула Грета причмокнув губами. – И весь такой благородный, сразу видно что тоже из графьёв, не меньше. И какой красивый… Высокий, стройный, а глаза какие голубые… Что ещё нашему графу нужно, чем не жених для его дочери?

– А барышня наша в него по уши влюблена, сразу видною, – усмехнулась Катарина. – Ещё-бы в такого и не влюбиться. Кстати его Людвигом зовут.

– Ты ещё тут порассуждай, соплячка малолетняя, – накинулась на неё Мария, самая старшая из присутствующих женщин. – Ещё молоко на губах не обсохло а туда же. И нечего вам тут, господские дела обсуждать.

– А какой у него мундир красивый… и передать нельзя. Наверно гусарский! – вновь затянула Грета свою песню.

– Да в артиллерии он служит, – сказала Мария, – и не граф он вовсе, а барон. А барон это тот, кто, вроде как, у господ, чуть помельче считается. Вот в этом то всё и дело.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Грета.

– Что ж мне не знать? Ведь этот Людвиг – единственный сын покойного барона Конрада Хагендорфа. Его отец, до самой смерти, был лучшим другом нашего графа. Ну и сам он, раньше частенько сюда приезжал, ещё с детства. И с красавицей нашей они уже давно сохнут друг по другу. А Их Сиятельство, стало-быть, отказал… Ох не к добру это, не к добру. Ведь офицерик то наш отсюда прямо на войну поехал, а вдруг как смерти начнёт искать. Что же с нашей барышней то будет? – стала сокрушаться добродушная женщина.

– Ну… запричитала, – усмехнулась Грета. – Ничего с ней не случится. Потаскует наша раскрасавица, потаскует да и перестанет. Уж, думаю, руки то на себя не наложит.

– Ох не знаю, – задумалась Мария, потом увидев Катарину снова набросилась на девушку. – А ты что тут уши развесила, работы нет? Возьми вон поднос с кофием и отнеси молодой барыне. И давай побыстрее чтобы не остыл.

– Да мне же пол в зале мыть, – встрепенулась девушка в надежде что новое задание отменит предыдущее. Но, как оказалось напрасно.

– Ничего потом вымоешь, никуда он не денется. – Мария всунула в руки девушки серебряный поднос с кофейником, чашками и различными вазочками со сливками и мармеладом. – Вперёд и без разговоров. И вот ещё что… Войдёшь, поставишь и сразу уходи, не вздумай ничего говорить. А то сегодня Клавдия стала молодую госпожу утешать, ну и получила. Барышня её вытолкала пинками, да ещё ей в рожу водой из графина плеснула. Ох злая она сегодня! Совсем девка осатанела!

– Это из-за жениха, я знаю, – кивнула головой Катарина.

– А вот это не твое дело, господа сами разберутся. Смотри не урони. – После того как за девушкой закрылась дверь Грета спросила:

– А на какую войну жених то несостоявшийся поехал? Я и не слышала о том что император наш с кем-то воюет. Мария лишь глубоко вздохнула: мол кто же их господ разберёт.

– Да Бог его знает. То ли, с русским царём, то ли, с какими-то шведами, сама точно не припомню.

Держа в руках довольно тяжелый поднос с кофейными принадлежности, Катарина, миновав несколько коротких переходов, вновь оказалась в полутёмном зале. « А теперь не смотреть направо!» – приказала она себе и двинулась дальше. Взгляд её скользнул по рыцарским доспехам матово блестевшим в полумраке.

Вдруг ей показалось как что-то сверкнуло на их тусклом металле. Нечто подобное зеленоватой вспышке, а точнее её отблеска. Девушка вздрогнула но тут же поспешила взять себя в руки. « Всё нормально, всё как обычно. Не смотреть вправо» – говорила она себе и продолжала идти.

Но почему так потяжелел поднос? Почему вдруг стали плохо двигаться ноги? Да она просто боится! Боится детских страшилок! Но почему? Ведь она множество раз проходила мимо этого гадкого портрета… Что же изменилось сейчас? Надо просто пересилить страх, подойти и ещё раз посмотреть на него. Всё очень просто, она же видела его много раз. Он всё тот же, и в нём ничего не изменилось. Никаких вампиров не существует – ведь так говорит господин граф. Их Сиятельство очень благородный и образованный человек, и он конечно лучше обо всём этом знает.

А, между тем, она чувствовала что портрет её притягивает к себе, манит, будто приобрел над ней некую мистическую власть. Катарина сделала шаг, потом второй, третий. Вдруг, непроизвольно, сами собой у неё зажмурились глаза. Но и ничего не видя она знала что стоит точно напротив проклятого портрета. «Убегай дура! Спасайся!! Не смотри!!!» мелькнула последняя здравая мысль в её голове…

Но видимо было уже поздно, и другая, куда более властная, сила приказала ей – «Открой глаза и взгляни!» – и она словно под гипнозом выполнила приказ. Ну вот, ничего не случилось, – девушка перевела дыхание, всё как обычно, всё… И тут она увидела ЕГО!!! Ужас пронзил тело Катарины подобно раскалённой игле или электрическому разряду, полностью парализовав остатки её воли. Девушка просто тупо рассматривала портрет который уже был другим. Он как будто приобрел более гармоничный, первозданный и законченный вид. И всё из- за того что на нём прибавилось фигур.

Облокотившись рукой на спинку отцовского кресла стоял светловолосый молодой человек в зелёном, старинного покроя, кафтане, расшитым золотыми шнурами. У него было тонкое, породистое лицо, выражавшее лишь ироничное презрение. А его благородные, красивые черты, тем не менее, внушали только страх, потому что принадлежали потустороннему существу несущему гибель.