Лев Голубев-Качура - Ведьма из Никополя. Рассказы для детей и юношества

Оставалось одно – ни под каким «соусом» не признаваться, даже если будут жечь на костре, как Жанну д’Арк. О ней, с восхищением, аж глаза горели огнём возбуждения, как-то рассказал мне Вовка. Не признаваться, и всё – ни в какую! Иначе наказания не избежать!

Сделав честные-пречестные глаза, я ответил:

– Ну, что ты мама! Видишь, я по арифметике задачки решаю, и с обидой в голосе, добавил, – некогда мне по разным купаниям ходить.

– А почему твоя одежда мокрая на верёвке висит? – продолжила допрос мама. – Иии… ты Муньку покормил? А не забыл напоить?

– С Мунькой всё в порядке. Можешь спросить у неё сама. Она врать не станет! – продолжал выкручиваться я, – а одежда…?

Тут я лихорадочно стал придумывать, как по правдивее ответить, и не попасться на вранье. И, наконец, брякнул:

– Это я поскользнулся, и нечаянно упал в арык!

Проговорился! – блескучей молнией сверкнула мысль. Что теперь бу-де-т?!

– В какой арык, – строго посмотрев на меня, спросила мама. – Ты всё-таки ходил на Головной арык?

– Да, нет. Это я в наш…, в наш… арык… упал, – пробормотал я, уже не надеясь избежать трёпки.

Мама, посмотрела на меня внимательно-подозрительным взглядом, и продолжила: «Прибежала ко мне на работу тётя Зина Амосова, ты знаешь её…

– Это…, которая через два дома от нас живёт? – перебил я маму, уже чувствуя, что гроза, наверное, минует меня.

…Да, она. Она прибежала ко мне на работу и говорит, что ты утонул в Головном арыке, и что ты был там со своими дружками. Я отпросилась у директора, и вместе с ней побежала домой…

И тут же мне прямёхонько в лоб, как из двуствольного ружья, бабахнула: «Так ты, ходил купаться?!»

Не ожидая такой сильной боевой атаки, я захлопал глазами, и даже как-то, вначале, растерялся. Потом «забрал» себя в руки – я же будущий водолаз – и спокойно ответил: «Ну, что ты мама, какой арык? Я же дома арифметику повторял!»

Вечером, когда вся семья легла спать и ко мне начала подкрадываться сладкая дрёма, из комнаты мамы раздался голос: «Серёжа, признайся! Ты ходил купаться на Головной арык, и чуть не утонул, да? Не будет же тётя Зина придумывать… – Я тебя наказывать не собираюсь, но ты всё же признайся».

– Это…, это другой… мальчик тонул, – покачиваемый лодкой сна, пробормотал я.

– А… ему…, этому…, другому мальчику было страшно? – вновь услышал я донёсшийся издалека, словно дуновение ветерка, чей-то голос.

Уже совсем засыпая, я прошептал: «Так страшно, так страшно. Там такие огромные, пучеглазые лягушки…»

Лёнчик лежал, укрывшись с головой одеялом, сдерживал дыхание и боялся пошевелиться. Его разбудил скрип. Он прислушался. В комнате продолжал кто-то ходить и, то ли половицы под ногами, то ли ещё что-то, но продолжало скрипеть: скрип-скрип-тру-шшш-скрип…, и опять – скрип-скрип-тру-шшш-скрип….

От неудобной позы что ли, но правая нога вдруг зачесалась, потом зачесалась шея, потом засвербело в носу, да так сильно, что Лёнчик, как не пытался сдержаться и не чихнуть (он даже рот осторожно зажал ладошкой), всё же чихнул, и тут же испугался, а вдруг тот, кто ходит поскрипывая по комнате, услышал? Он чуть-чуть стянул одеяло с уха и опять, ещё внимательнее прислушался: нет, скрип продолжался всё в том же ритме: скрип-скрип-тру-шшш-скрип.

Кажется, не заметил и не услышал как я шевелюсь, с облегчением подумал Лёнчик и, поднабравшись храбрости, как учил его папа, открыл один глаз, и тут же испуганно быстренько зажмурил. В комнате было темно, но даже в темноте, того, который скрипел, он успел увидеть.

Он зажмурил не только глаз, который он открыл, но и тот, который не открывал: зажмурил оба глаза сразу. И так сильно зажмурил, что где-то внутри глаз засверкали огонёчки, разноцветные, как на их новогодней ёлке, которую они всей семьёй только вчера украсили. Красиво-то как, успел подумать он и хотел получше рассмотреть их и сравнить, но не успел – огонёчки потухли! Жалко, вздохнул он про себя, и вновь прислушался.

Скрипучие шаги стихли. Лёнчик насторожился: неужели тот, кто ходит, всё же услышал, как он чихнул или открыл глаз, и поэтому сейчас стоит рядом с ним и смотрит на него?!

Неожиданно Лёнчика охватила дрожь, как от холода, а потом ему стало жарко, так жарко, как в бабушкиной бане, и он покрылся потом.

Ну, всё, пропал! – решил он и стал ждать своего конца света , о котором часто говорила бабушка. А конец света всё не наступал – в комнате стояла напряжённая тишина.

Подождав ещё немного, Лёнчик опять открыл глаз, не тот, который он до этого открывал, а другой: тот, который скрипел, сидел на стуле и не шевелился.

Тогда, опять осмелев, Лёнчик открыл оба глаза и стал исподтишка наблюдать за сидевшим, и сравнивать его: с папой, с мамой, с бабушкой и даже со старшей сестрёнкой Веркой. Верка, такая зараза и ябеда! – обиженно вспомнил он сестрёнку: она часто его пугала, особенно, когда родителей не было дома, а бабушка «точила лясы» у соседки в гостях. Может это они хотят напугать меня, подумал он, продолжая прислушиваться и подглядывать.

Тараща глаза в темноте, Лёнчик опять осторожно присмотрелся – нет, на них он не похож, решил он, и ещё больше испугался. Этот, который сидел на стуле, был похож…, похож…, на кого-то…, – кого? – спросил сам себя Лёнчик и тут же сам догадался – он был похож…, он был похож… на деда Васю – сторожа ихнего магазина, только без ружья – вот на кого он был похож!

Он пришёл мне уши драть за стену магазина, которую я заляпал грязью! – опять испугался Лёнчик…. Но, я же нечаянно, я же в Вовку метил, хотел он сказать, но не насмелился – было ухх, как боязно! Потом он ещё подумал, что деда Вася без маминого разрешения, да ещё и у них в доме, ему уши драть не посмеет.

Лёнчик было совсем уж собрался успокоиться и, повернувшись на другой бок, уснуть, как тут в комнате что-то загудело, потом стало посвистывать и опять гудеть. Деда Вася как-то странно зашевелился, замахал руками, потом хлопнув, открылось и закрылось окно и стало так страшно, так страшно, что Лёнчик не выдержал, и, с криком: «Маа-маа!!! Маа-маа!!!», выскочил из-под одеяла и стремглав, бросился в комнату родителей.

Причал плавился от жарких солнечных лучей. Корабли, баркасы и шаланды, опустив паруса-крылья, застыли в сонной полдневной неге. Лишь кули , с огромными корзинами полными сои, на головах, и мешками с рисом на плечах, словно муравьи, устало шагая цепочкой, разгружали и загружали суда. Среди них были: малазийцы, китайцы и негры, с головами, покрытыми иссиня-чёрными кудрявыми волосами и с огромными губами, меж которых белела полоска крупных, белых-белых зубов.