Арчибальд Скайлс - Мадонна. Проклятый город

– Кто?

– Инна. Художница-то она. С чего бы это ей тащить Васю на этот фильм?

– Но пьет-то Вася.

– Да брось. Ничего он не пьет.

– Каждый раз, когда он приходит, почему-то стаканы на столе остаются.

– Он пьет только на халяву, сам себе не покупает, хватает ему максимум триста грамм, и он засыпает, – Аршик вздохнул. – У него зависимость пострашнее. Он ищет одну-единственную. А одна-единственная должна быть недостижима. Рано или поздно Инна поймет, что она не «она». Все это когда-нибудь понимают. Если бы Вася искал что-нибудь другое, то она могла бы прожить с ним всю жизнь долго и мучительно, но он ищет женщину. В этом-то и прикол! Мужчине, конечно же, нужна какая-то недостижимая цель, но не такая же.

– Ты не веришь в счастливый брак?

– В счастливый брак? – Он помолчал. – Я не верю в счастливую женщину в браке. Ведь женщине нужен именно такой мужчина, который говорит ей «нет», но верит-то она, что счастье – это исполнение желаний. Это «да».

– Но ведь и вы… стоит только женщине сделать шаг вам навстречу, и вы сразу чувствуете свое превосходство по отношению к ней. Вы хотите, чтобы она смирялась, а сами любите тех, кто остается недоступным. Женщина, которая покорна мужчине, обречена на легкое презрение.

– Такова ваша женская доля. Либо смирение и тихое счастье Золушки, либо гордое одиночество королевы. Среди тех, кто не оценил ее, не покорил, испугался и так далее.

Когда мы снова проходили по аллее, Аршик еще раз посмотрел на Мадонну Петрова-Водкина, потом на меня и сказал:

– А ты и правда икона.

– А тебя как мама называла? – спросила я.

– Аркашик, – сказал он как-то скомкано и скороговоркой, так что я не сразу разобрала и переспросила:

– Как? Аршик?

– Да, – сказал он, и я поняла, что теперь буду звать его так, когда нужно будет проявить нежность.

***

Наконец-то наступило лето. И хотя, вопреки календарю, но типично по-петербуржски, на погоде это никак не отразилось, мы стали выбираться за город. Выставка эротической индустрии в Ольгино оставила у меня странный осадок. И, кажется, я была там единственной, кто пришел на выставку в сопровождении двоих мужчин. Вася, как я почему-то и думала, пришел один. После выставки Аршик сказал:

– Когда люди отходят от физического труда, они изобретают спорт, а когда отходят от любви, то изобретают блуд. Все эти стенды – все это подделки под то, что на самом деле должно проходить между людьми.

– Это говоришь ты? Сказал Вася. – Вот уж от кого не ожидал это услышать.

Я напряглась. Что такое Васе известно про Аршика? Или про нас? А Аршик ответил:

– То, что у меня дома есть топор, не делает меня Раскольниковым.

У меня сложилось впечатление, что рассматривание стендов с вибраторами и плетками направило Васины мысли совсем в другую сторону.

– Чего ты как мужчина хочешь, кроме того как видеть счастливые глаза своей любимой женщины? – Спросил он Аршика, внезапно появившись перед нами. Он гулял по выставке один. – Но если раньше для этого можно было просто улыбнуться, и она улыбалась в ответ, то потом нужно все больше и больше, и больше. В какой-то момент ты понимаешь, что надо работать на эти глаза постоянно и то без надежды, что это к чему-то приведет, – грустно как-то сказал Вася. – Ты понимаешь, что женщина становится недовольна тотально; кромешно. Это ее состояние. Эволюционная ступенька. Ты можешь только ждать старости, но и там нет уверенности, что она успокоится.

– И ты берешь в руки топор… – не выдержала я.

– Он предпочитает офицерский ремень, – засмеялся Аршик.

Видимо, они все же друг другу все рассказывают, подумала я и покраснела. Дурацкая привычка – легко краснею. Иногда даже от собственных мыслей. Научиться бы как-то быть без этого.

– Постыдное выдавливание из себя самца – вот, чем заняты все эти люди, – подытожил на выходе Вася. – Как будто бы 50 летние мужчины шли туда, чтобы подтвердить свои способности, а 50 летние женщины, чтобы заявить о своей востребованности.

Я задумалась, что бы ему ответить, но ничего не пришло в голову. Я для себя навсегда запомнила где-то услышанную фразу, что благосостояние, наука и искусство – это три параллельные шкалы развития человека и человечества, что невозможно написать Сикстинскую Мадонну или изобрести искусственный спутник Земли без холодильника и стиральной машины в сырой пещере на камышовой циновке. И если у мужчины стоит задача добыть, найти и изобрести, то женщина самой природой поставлена все это накапливать и сохранять, чтобы следующее опиралось на предыдущее. Духовное неотделимо от материального. Бог и природа нераздельны. А мужчин, которых когда-то обидела женщина, всегда будет подмывать поставить свое мнимое духовное превосходство на пьедестал, а женщину на колени перед ним. Отрицая материальное, все они, как Лев Толстой, начинают отрицать саму жизнь и заявляют: «Пропади пропадом, все человечество».

Васин негативизм что-то задел во мне. По дороге домой я молчала. Вспоминала отца. «Как же так?» – Думала я. – «Он столько мог бы сделать, ему столько было дано, он был так нужен. Но вместо того чтобы жить и радоваться, он отвернулся от нас и выбрал пустое философствование, чтобы оправдать свое безделье, и так умер один в кресле перед телевизором».

У Васи были какие-то планы на остаток дня, и он нас покинул, а мы с Аршиком поехали к Ольге в квартиру, чтобы накормить кота и забрать кое-какие вещи. То ли это выставка так повлияла на нас, то ли Ольгина квартира… Если бы меня спросили, как мы занимаемся с ним любовью, то я, к удивлению своему, не смогла бы ответить точно. Очень часто я не знаю, что он делает. Я улетаю куда-то и не всегда помню, что делал он, что чувствовала я. Слышали вы иногда, как с шумом сходит с каменистого берега волна, шевеля гальку? Иногда я чувствовала себя таким берегом. Знаете, как иногда лопается воздушный шар, который надули сверх меры? Иногда я чувствовала себя этим воздухом, который больше ничто не сдерживает. Каждый раз он дарил мне новое понимание того, кто есть я. Каждый раз я чувствовала себя то руслом реки, через который пронеслась лавина и затопила все вокруг; то океаном, каждая молекула воды в котором вдруг стала живой счастливой искоркой; то дрожащей трубой, нет всеми трубами огромного органа вместе, и даже не это, а мелодией, которую на этом органе играл мастер; то воздушным шаром, раздувшимся до размера вселенной и разорвавшимся в бесконечность. И из каждого наслаждения я выносила толику нового понимания жизни, себя и своей роли в ней. Это было расширение границ понимания себя, знания, опыта и осознания. Я становилась не просто счастливее. Я становилась… мудрее.

– Неупиваемая ты моя чаша, – сказал Арш, повернувшись на спину и закрыв глаза.