Арчибальд Скайлс - Мадонна. Проклятый город

В холле невидимые шарики смеха вдруг повисли в тишине, как воздух, застывший в ледяном кубике.

– Несправедливость существует в мире не для того, чтобы с ней бороться, а для того, чтобы у нее учиться, – сказал отец Андрей. Мы все посмотрели на него.

– Чему учиться? – Неприязненно спросил Вася.

– Смирению, – отец Андрей сделал длинную паузу. – А в конечном счете любви. Без смирения человек может любить и принимать только то, что, по его мнению, хорошо, справедливо или правильно. Помните, Иисус говорил, что дождь льет и на праведника, и на грешника?

– Ну, это дождь, – сказал Вася. – Помню. Подставь левую, любите врагов, благословляйте проклинающих, э-э… благотворите ненавидящим вас и все такое. А Толстого за то, что он на этом настаивал, вы же и отлучили. И получается, что говорить легко, а жить так невозможно. И даже если согласен принести себя в жертву потому, что такая жизнь и есть самоубийство в чистом виде, то… – Он задумался. – То зачем было рождаться, если тебе сразу дается единственный выбор: выживешь, если поступишь, как Каин.

Отец Андрей, хитро прищурился и сказал:

– А Авелем-то, что, страшно?

Вася не ответил.

– Ну, о трусости в другой раз поговорим, если захочешь. Женечка, матушка, я там пироги принес. Может, чаю попьем?

Отец Андрей умудрялся смотреть на меня и разговаривать со мной с таким уважением и почтением, что я сразу начинала чувствовать себя большой и важной. Я вышла на кухню и достала большое керамическое блюдо, которое купила на Сытном рынке 15 15 «…купила на Сытном рынке…» – Сытный рынок – один из старейших рынков Петербурга, расположенный на Петроградской стороне. Происхождение названия «Сытный» (в некоторых источниках: Ситный») неизвестно, но существует несколько версий. По одной из них, оно происходит от слова «сыто» – напитка, который там продавали. под плов. Но сейчас на нем уместилось все, что принес отец Андрей. Я аккуратно нарезала и разложила на блюде пироги, заварила свежий чай и досыпала сахар в сахарницу. Я любила, когда к нам приходил отец Андрей потому, что его присутствие сразу создавало атмосферу семейственности, в которой и чай был ароматнее, и диван удобнее и пироги вкуснее.

– Если не будет покаяния в русском народе, конец света близок 16 16 Эти слова святого праведного Иоанна Кронштадтского часто пишут на его иконах. В белоэмигрантской среде, где родился и вырос отец Андрей, мировую войну, саму революцию и последующие за ней события многие воспринимали как предсказанный конец мира. , – вздохнул отец Андрей.

– Да какого покаяния вы ждете?! – Неожиданно взвизгнул Вася. – Русский народ веками безропотно подчиняется тем, кто насильно крестит, его лишая собственной религии, потом прибивает его крепостным правом к земле, потом отнимает эту землю и гонит на великие стройки, а в конце концов продает свой народ вместе с землей и тем, что он на ней строил, за либеральные ценности и зеленую бумагу. В чем же каяться? А народ терпит. Хотя надо бы бороться. Но эту борьбу у нас называют ропотом. И всегда ваша церковь вставала на страже интересов правящей верхушки, которую русский народ, в отличие от всех других народов терпел и безропотнее, и дольше.

Он сделал паузу для вдоха и продолжил:

– И всегда как-то удается подстраивать вечные ценности под настоящий момент и сходит с рук. Дмитрий Донской был предан анафеме за гонения на церковь, но без снятия анафемы был прославлен в лике святых. Святой праведный Иоанн Кронштадтский тепло отзывался о Распутине и молил Бога, чтобы до праздников прибрал Льва Толстого. Так какая же на самом деле правда? А любая. Какую вам нать?

Отец Андрей сидит молча, смотря в пол так, словно его пристыдили, но стыд и неловкость почему-то чувствую я. Вася, сказав то, что, видимо у него накипело, успокоился. Арка, который считал, что анархия – это лучшая форма правления, а саботаж лучшая форма борьбы, до которой люди еще не доразвились, просто скучал в кресле. А я ждала, что скажет отец Андрей.

– Борьбой ничего не решишь. То, с чем ты борешься, усиливается, – медленно и веско промолвил отец Андрей. Вася молча слушал. – И борьба эта в твоей голове. Может быть, ты и не понимаешь этого, но ты сам себя разрушаешь своим недовольством. Ведь ты не церковь, не власть, ты жизнь свою не принимаешь, – он вздохнул и, все так же глядя себе под ноги, проговорил: – Все от трусости. Боимся раскрыться. Боимся любить. Но, раз тебе больно, значит, выздоравливаешь.

Летний, солнечный и по-петербургски долгий поздний вечер, начавшийся так весело, вдруг стал угрюмым. Как будто бы кто-то позвонил и сообщил что-то неприятное. Я ушла на кухню мыть посуду, чтобы просто не встречаться с ними глазами. Незаметно ушли и Вася и отец Андрей. Мы остались с Аркадием вдвоем.

– Что ты тут свои туфли разбросала!? – спросил Аркадий строгим тоном, войдя на кухню.

– Какие туфли?

Он показал на желтые туфли, которые купил потому, что хотел в них видеть меня в кадре. Я примерила их. Они мне очень шли, но были такие неудобные. Я сделала пару шагов, зацепилась каблуком и упала бы, если бы он меня не подхватил, а в следующее мгновение я почувствовала его губы на своих.

Это было тем более странно, что он практически ничем не выдавал ко мне своего интереса. Это у Васи я замечала взгляды как из-под полы, в которых пряталась и нежность, и интерес. А у Аршика ничего. И тут… на тебе!

***

После долгого перерыва я весь следующий день явно ощущала то, что мы были вместе, стоило мне только неловко переместиться на стуле. Мысли о работе совершенно не отвлекали меня от сосредоточенности на внутреннем чувстве покоя. Стоило мне закрыть глаза и уже ничто не мешало мне слышать шум свежих морских волн у меня внутри. Мой океан, так долго скованный льдом, вдруг проснулся после зимней спячки, вскрылся и ожил. Во мне словно бы решилась какая-то застарелая проблема. И тревожное напряжение, которое неявно, но постоянно присутствовало в моей жизни, наконец-то отпустило. Я словно бы проснулась, как набухшая почка, которая сидела-сидела, да вдруг распустила свои лепестки за одну теплую ночь. И ничего вроде вокруг меня не поменялось, а просто стало хорошо. Легко стало. И больше не надо было думать и не интересно задавать себе вопрос, чем наполнить свою жизнь.

Где-то в глубинах своего сознания слышала я предостерегающий голос, который говорил мне, что именно теперь надо мне будет думать и задавать себе вопросы о том, как жить и строить отношения дальше, но я только тихо шептала в ответ: «Не сейчас… потом, потом, потом…»

Мне не хотелось думать. Мне хотелось вспоминать, как удивлена я была, когда он снял рубаху. Он все время ходил в верхней одежде или в балахонах, скрывающих фигуру 25 летнего атлета. Я вспоминала, что была удивлена, как долго он умел поддерживать свою страсть. Я совершенно этого не ожидала. Я вспоминала давление его удивительных рук и совершенно волшебные ощущения от прикосновения волос на его груди к моей спине. «Как же мало нужно для счастья» – говорил в моей голове один голос. «Нет, дорогая, для счастья нужно гораздо больше» – тут же возражал ему другой. А я сидела среди этих голосов совершенно блаженная и глухая к тому, что происходило во внешнем мире.