Орынганым Танатарова - История императрицы. Что значит быть женщиной

Но ребятам сложно не посочувствовать. Всего лишь два слова: инопланетные работорговцы. И волосы шевелятся на затылке, а по спине пробегает нервная дрожь.

А вы не знали? Корабли промышляющих этим бизнесом негодяев время от времени посещают и Землю. Это горькая правда. Они очень опасаются, что их засекут, поэтому часто хватают первое, что попадется в относительно безлюдном месте. И это далеко не добрые друзья, желающие установить контакт с человечеством. Зачастую, это просто бандиты в погоне за легкой наживой. И все.

То был критонианский корабль. Хотя команда состояла не только из уроженцев Критонии. Были здесь и хаджеки, и массийцы. Совсем немного.

Обычный полет за живым товаром. И еще кое-какая контрабанда на борту. Даже скучно. Очередные четверо пленников. В хорошем состоянии, здоровые, молодые. Без видимых дефектов.

Говорят, что свет – это не всегда благо. Чертовски верно! Именно слепящий желтоватый свет резко ударил по глазам друзей. А потом – звук. Гудящий, нервный. Их куда-то понесло, они испугались. Закричали, дергая ногами в воздухе. Словно насекомые, угодившие в сачок. И вскоре потеряли сознание.

Роман открыл глаза первым и подумал, что ослеп. Потому что в отсеке для рабов, куда их второпях запихнули после беглого осмотра, не было освещения. Парень принялся шарить в темноте, пытаясь понять, где он очутился. И нащупал… ногу Евгения, который тоже уже начал приходить в себя.

– Ай! – Вскрикнул Женя, почувствовав чьи-то пальцы на своей ноге.

– Да я это, – прошептал Роман. – Остальные, должно быть, тоже здесь.

– Ага, я слышу чье-то сопение. Это ты, Толик?

– Нет, я – Стас, – раздалось в метре от Евгения. – А Толя, вроде бы, еще без сознания. По крайней мере, кто-то молча лежит справа от меня.

Анатолий очнулся минут через тридцать.

– Где мы? – спросил он у ребят.

– А я почем знаю?! – Воскликнул Роман.

– Есть какие-то мысли?

– А у тебя?

Тоскливо помолчали. И вправду, откуда им было знать, что с момента похищения прошло уже десять часов, а быстроходный критонианский корабль давно покинул околоземное пространство. И шансов вернуться когда-нибудь на родную планету просто нет.

Рабам никто ничего объяснять не стал. Корабль взял курс на АГИ-64, крупную космическую станцию, расположенную на перекрестке торговых путей. Именно туда критонианцы везли свой тайный груз. И заодно хотели продать и новый «улов» с Земли. Логика работорговцев была проста: на этой огромной станции с почти 10-миллиардным населением из нескольких сотен разумных рас почти не было представителей рода человеческого. А любая экзотика вызывает интерес… И стоит денег.

Но путь до АГИ-64 неблизкий, почти шесть земных месяцев. А от четверых пленников исходит такой сладкий запах животного ужаса…

Почему бы не развлечься? Но так, чтобы не испортить товар.

Первый раз оголодавших и еле живых от страха ребят вывели из их клетушки на палубу через три дня после похищения. Отвыкшими от света глазами Роман попытался осмотреться. Он увидел часть пространства технического отсека и странных существ, похожих на огромных кузнечиков. Или, вернее, саранчу. Выглядели они не очень приветливо. Сколько их? Восемь или девять. Ростом чуть повыше людей. В странных комбинезонах.

– Здрасьте, – затравленно промямлил Толя.

Над ним натурально рассмеялись. И смех этот был какой-то враждебный, лающий.

Очевидно, привлеченное шумом, к группе критонианцев подползло существо, сильно смахивающее на гусеницу. Это был хаджек, как потом узнали пленники. Появились и массийцы. Как зеленые человечки из фильмов о пришельцах.

Вскоре началось «веселье». Похитители стали бросать на металлический пол перед людьми какие-то шарики. Стас нагнулся и поднял один из них. Это была еда. Голодные пленники поняли по запаху.

– Ешь, – посоветовал Роман своему другу. – Поднимай с пола и ешь. Нам нужно выжить. Не будем провоцировать их на агрессию. Если они ждут, что мы унизимся, то мы сделаем это. Пусть забавляются.

И Роман тоже поднял с пола и стал энергично жевать что-то розовое, липкое, но питательное. Шут знает, из чего оно было сделано.

Потом их заставляли прыгать за питательными шариками, срывали с них остатки одежды. Черкашев видел как Толя Оленин, предпочитавший коньяк Hennessy другим напиткам, старательно вылизывал нечто наподобие миски с остатками какой-то мутно-зеленой жидкости. Он и сам вел себя не лучше.

Фиолетовая гусеница измазала Женю своей слизью, делая с ним что-то непонятное. Остальным тоже досталось…

Через какое-то время, показавшееся ребятам вечностью, их запихнули снова в отсек для живого товара. Голые, измученные и униженные до предела, но сытые, они просто валялись по разным углам. Им было так паршиво, что хотелось сдохнуть. Или лучше, вообще, не рождаться никогда.

Первым с эмоциями справился Роман.

– Итак, они ясно дали понять, что будут нас кормить лишь в обмен на наше унижение. А мы, в свою очередь, продемонстрировали свою полную покорность, – хладнокровно произнес Черкашев.

– Заткнись! И без тебя тошно! – Возмутился Евгений. – На тебя гусеница не лезла!

– Прости, Жень. Но нам сейчас надо рассуждать и действовать очень осторожно. Вдруг они питаются такими, как мы? Ты об этом не думал? – Спросил Роман.

– Гусеница! – Все не унимался друг. – Какая гадость!

– Тише! Нас могут услышать, – предостерег Стас.

Все замолчали, хотя и сомневались, что похитители могут понять язык своих пленников.

– Я умер и попал в Ад вместе с вами. Так что хуже уже не станет, – озвучил свою версию произошедшего с ними Толя Оленин.

– После смерти есть не хочется, – мрачно опроверг данное предположение Роман.

– Только не надо сейчас о еде! – Вспылил Станислав Бородинский.

Трудно осуждать людей, попавших в безвыходную ситуацию и стремящихся выжить любой ценой. Сколько раз, лежа в полной темноте, Роман Черкашев думал о том, с какой радостью он бы сейчас покончил с собой. Он бы перенес любые страдания ради одной такой прекрасной невесты, как смерть. Перестал бы есть, разбил бы себе голову о металлическую переборку корабля похитителей, нашел бы что-нибудь острое…

Но Рома был не один. С ним были трое друзей, за жизни которых он считал себя ответственным. И он держался. Держался, когда держаться было немыслимо, невозможно, никак нельзя, недопустимо, преступно по отношению к себе, мерзко и невыносимо. Роман держался, нарушив все кодексы чести и собственные представления о том, что можно перенести.

Он проклинал себя за то, что говорил своим друзьям, когда призывал их проявлять благоразумие и покорность. Роман люто возненавидел самого себя.

А Женя все стонал от приставаний все той же фиолетовой гусеницы. Уже три раза он подвергался «наездам» со стороны этого хаджека. И мучился от того, что нет никакой возможности смыть с себя эту гадкую слизь.